Трудно быть чёртом

– Есть такое красивое заблуждение, – парировал Фёдор, – что если учёный неспособен объяснить в двух словах пятилетнему ребёнку суть своих исследований, то это плохой учёный. Знаете, я физикой с детства увлёкся, так вот, помнится, лет в двенадцать прочитал одну популярную книжечку по элементарным частицам. И там объяснялось, что такое слабое взаимодействие – это когда электроны перебрасываются фотонами, ну как волейболисты мячиком. И был я тогда ужасно горд – считал, будто всё теперь понятно с этими электронами… не говоря уж о фотонах… Это я к чему – без терминологии постараюсь обойтись, но просто всё равно не выйдет. Мы ведь о довольно сложных вещах собрались говорить…

– А вы можете назвать какие-то отличительные признаки лженауки? – задал Игорь дежурный вопрос. Всё это было разминкой перед настоящим разговором.

– И да, и нет, – отбил его подачу Федя. – Можно, конечно, перечислять всякое: и отсутствие ссылок на серьёзные источники, и грубые фактические ошибки, и болезненную реакцию на критику, и отсутствие профессионального кругозора… Вы в статье можете это всё написать… Но вот ведь какая штука – ничего этого может и не быть, а перед нами псевдонаука. Или всё перечисленное имеет место – а это всё-таки добросовестное научное исследование. Жизнь сложнее любых схем. Вот считала в восемнадцатом веке парижская академия, что камни с неба падать не могут… а зато вот невидимая жидкость «теплород» вполне себе есть… Нам смешно вспоминать эту седую старину, но и сейчас в научном познании существуют догмы, над которыми через двести лет посмеются, и вдобавок посмеются над теми, кто смеётся над некоторыми вещами сейчас…

Говорили они долго, часов до одиннадцати. Флешка диктофона, как губка, впитывала неторопливую речь Феди, набирала мегабайты. Потом пришла Настя – и оказалось, что уже поздно, что Феде пилить сейчас на другой конец Москвы, две пересадки в метро и восемь остановок троллейбуса.

– Не вопрос, – заявил Игорь. – Сегодня я на колёсах. – Довезу вас, Фёдор Глебович, с ветерком.

– А можно без ветерка? – настойчиво поинтересовалась Настя. – Я исповедую принцип «тише едешь – дольше будешь».

– Можно и без ветерка, – согласился Игорь. – Москва сейчас всё равно пустая.

Дальнейшее уже было делом техники. Разговор продолжили и в машине, и как-то «само собой» вышло, что Фёдор пригласил его на полчасика. Договорить за чаем. К чаю у Игоря нашлась подаренная какими-то благодарными читателями бутылка коньяка «Арарат» – не подмосковная подделка, разумеется.

За наполнением рюмок неодобрительно наблюдал пожилой кот Матроскин – рыжий с белым красавец десяти с половиной лет. Разлёгшись на спинке дивана, он скептически изучал гостя. Что, мол, еще за крыса неизвестной породы?

К полуночи они с Фёдором перешли на «ты». К двум часам ночи тот не утерпел и рассказал о чрезвычайной важности звонке… звонил старый приятель, коллега по ФИАНу, уже пятнадцать лет плодотворно развивающий американскую науку. Сказал, что некоторые давние статьи Фёдора попались на глаза очень серьёзным людям… и очень щедрым… вполне возможен трехлетний контракт с весьма перспективной лабораторией… так что думай, Федька, такой шанс раз в жизни выпадает.

Уезжать в Штаты Фёдору не хотелось. «Патриотизм тут даже не при чём, Игорёк. Просто пойми – во-первых, я очень тяжело приспосабливаюсь к новой обстановке, к новым людям. Во-вторых – как я Настю с Тёмкой оставлю? Кроме меня, у них и родни-то нет. Случись что – кто поможет?»

В половине третьего Фёдор принялся излагать свои взгляды на мироздание. Всё более оживлялся, он размахивал руками, интонировал, исчезли томительные паузы… и не коньяк тому причиной. При взгляде через Вторую Плоскость можно было ослепнуть от лазоревого пламени. Светимость далеко за пределом пороговой. Тут не то что даже человек живёт смыслами – тут смыслы живут в человеке… Родись этот дядя Федя на правильной стороне – быть бы ему Искусником двенадцатого круга. А тут…

Игоря вновь охватила острая, но совершенно бесполезная жалость – не только к Феде, но вообще ко всем людям этой стороны. Неизлечимая, мучительная, а главное, заразная болезнь всего мира. Столетия назад здесь прозябали в невежестве и жестокости. Потом решили, что внешнее знание поможет им стать добрее, и стали зверски изничтожать то, что сочли невежеством. Жестокость никуда не делась, хотя и поутихла до поры, сменила формы. Потом выплеснулась, лопнула гнойным нарывом. А после внешнее знание сделалось привычкой и перестало рождать смыслы… ну а жестокость вновь поменяла формы. Вот и остались без Милости и Знания. Вместо Милости – безумная идея равенства, вместо Знания – кичливое верхоглядство, вместо Искусства – бесчеловечная магия, рабство воздушному зверью. При мысли о том, что и миры Ладони могла постигнуть такая участь, Игоря привычно обдало холодом.