Правда, вряд ли он догадывался в ту пору, что сложная и засекреченная масонская организация не позволяла многим ее членам понять, кто из них является послушной куклой в руках тайных правителей, а кто – кукловодом. В то же время, создавая иллюзию равноправия, масонство привлекало в свои ряды многих людей, искренно стремившихся к идеалам равенства, братства, свободы, просвещения.
Из литературы, которую тщательно штудировал Бронштейн, он узнавал, что в масонских ложах состояли ведущие писатели, композиторы, философы, ученые-естествоиспытатели, вельможи и крупные финансисты, священники различных культов, революционеры и короли. Успехи и неудачи, а порой и сама жизнь каждого из них зависели от решений, принимавшихся в тайных советах масонского ордена. «Пружина», которая приводила в движение назначения министров и отставки правительств, государственные перевороты и революции, находилась в масонской организации.
Описывая жизнь русских масонов в 30-40-х гг. XIX века, А.Ф. Писемский в своем романе «Масоны» рассказывал, что даже после разгрома лож «вольных каменщиков», учиненного Николаем I, орден оставался влиятельной организацией, от которой многое зависело в политической и государственной жизни России. Многие масоны продолжали сохранять влиятельное положение и верность дисциплине своей организации. Поэтому, когда герой романа Егор Егорыч Марфин, не занимавший какого-либо государственного поста, но являвшийся влиятельным лицом в ордене, решил отстранить от власти губернатора, последний был обречен. Письмо Марфина в столицу чиновнику в министерстве было равносильно приказу, который был выполнен. С еще большей легкостью милейший Егор Егорыч смещал почтмейстеров и прочих чиновников губернского или уездного масштаба, назначая на их место угодных ему людей. Если верить Писемскому, то такова была сила масонов в России даже, когда они были запрещены и преследовались правительством. В современных же странах Западной Европы пребывание в рядах масонства открывало возможности занять властное положение, что и объясняло тягу честолюбивых людей к этой организации. Троцкий справедливо писал, что «каменщики» «имеют в виду не строить новое здание, а лишь проникнуть в давно построенное здание парламента или министерства».
Очевидно, что, обсуждая со своими подельниками полученную им информацию, он сопоставлял ее с их опытом революционной работы. На фоне истории масонства их деятельность в Николаеве в течение нескольких месяцев выглядела безнадежно дилетантской. Умелое сокрытие тайн ордена «вольных каменщиков» контрастировало с беспомощными потугами на конспирацию «Южно-русского рабочего союза». Способность же масонов проникать в самые различные слои общества и постепенно влияя на развитие политической жизни, то поднимать выступления широких масс населения, то организовывать дворцовые перевороты, заставляла его критически оценить свою провинциальную организацию, объединившую лишь несколько десятков рабочих-сектантов под руководством недоучившихся студентов и оказавшуюся неспособной просуществовать более года. Ему теперь становилось особенно ясно, что, несмотря на наличие некоторых связей с другими революционными организациями, руководители «Южно-русского рабочего союза» действовали как кустари-одиночки. Изучение истории масонства показывало Бронштейну, что без хорошо налаженных связей с другими группировками революционеров, без строгого подчинения всех местных ячеек централизованной организации, нельзя рассчитывать на успех.
Постоянно высмеивая как марксистов, так и народников за «узость» их взглядов, Бронштейн мог противопоставить этому масонство, умевшее растворить идейные, политические и религиозные разногласия в туманной «общечеловеческой» риторике и сплотить своих членов на основе преданности «надпартийной» и «надрелигиозной» сверхорганизации. В такой организации нашлось бы место для человека, который долго колебался между бентамизмом и марксизмом.
Беспрестанно осуждая марксизм за его сухость, Бронштейн мог противопоставить пропаганде учения Маркса-Энгельса, основанного на критике современной экономической и социальной жизни, легенды и ритуалы масонства, которые захватывали воображение самых передовых людей последних столетий. Если революционеры превращали свои собрания в скучноватые научные диспуты, то масоны постоянно прибегали к театрализации своих сборищ, порой доводя себя до состояния крайней экзальтации. Вероятно, масонский стиль собраний был более близок Бронштейну, склонному к театрализации и экзальтированности даже в общении со своими товарищами по кружку Швиговского.