Троеточие…

Толик не придумывал. Он праздновал. В их курсантском выпуске он стал вторым отцом. Портвейн тек рекой, чтоб было молоко и чтоб все были румяными и здоровыми! Пили за декабристку Людочку и дочку-Котика. Ближе к ночи отмечающие, обломав всю сирень в палисаднике на Мечникова, пошли к роддому поздравлять.

Второй роддом на Комсомольской стоял прямо перед трамвайными рельсами.

Роженицы в палате делились впечатлениями:

– Да что ж это такое!

Надрываясь, трезвонил трамвай, перекрикивая его, пьяная толпа скандировала:

– Э-э-э-ва! Э-э-ва-а!!!

Оля скривилась:

– Ну реально достали! Перепились все там.

И встала закрыть форточку.

– Э-э-ваа-а-а!

Людка, кряхтя, заползла в палату:

– Как будто не в туалет, а на Эверест сходила…

– Шо, блин, за Эва такая глухая. Уже час орут, дебилы, – простонала Оля.

– Эва?! Вот же ж придурки! – Людка доковыляла до окна и рванула ручку.

На рельсах стоял ее пьяный Толик с уставшим кустом сирени и надрывался хором с Боичем и остальными корешами по «вышке» и яхт-клубу. Сзади отчаянно трезвонил трамвай.

– О! Вот она!! Поздравляем! Люблю! Выходи! – закричал он.

– Уходите! Уйдите с рельсов! – ржала Людка.

Морское братство послушалось и сделало два шага к окнам.

– А давай мы его к тебе подсадим? – предложил Калинка.

– А давай вы его домой унесете?

– Не сейчас! – Толик мягким неверным шагом двинулся к приемному отделению.

Через десять минут, ворча и пыхтя, поднялась круглая санитарка. Судя по ее довольному лицу, пьяные моряки сумели-таки задобрить этого цербера:

– Вот, держи, твои горлопаны передали. А цветы нельзя. Не могу. Аллергия у детей будет. А вы чего сидите? – уставилась она на остальных.

– А что делать-то? – удивилась Оля.

– Шо делать – сиськи мните! А то раздует до утра – не расцедитесь. А вам скоро кормить принесут!

Людка, хохоча, рассматривала новогоднюю открытку. В ней Тосиным каллиграфическим почерком с вычурными завитками было написано поздравление с рождением дочки. Судя по содержанию, писали его после посещения минимум третьего винного подвала, и только моторная память в руках сохранилась. «Вот вам полные саночки цветов» – заканчивалось послание, а на открытке в санях Деда Мороза дорисовали ромашки.

– Покажи дочку! – Тося таки дождется и увидит в окне второго этажа бледную Людку в байковом халате и со смешным коконом-гусеницей – своей дочкой.

– А почему Эва? – спросит ее удивленная соседка. – Ты ж Люда?

– «Эва» – так туристы в походе кричат в горах или в лесу. Вот они меня туристическим кличем и вызывали…

Утром примчалась Нила с огромным счастливым письмом, теплым золотистым бульоном, тефтелечками, хлебом и наказом все съесть. Люда читала и передавала обратно записки.

– Мамочка, пусть Толик возьмет справку в поликлинике. И мы не знаем, какое имя…

Люда смотрела и стыдилась вчерашней слабости – все было, как говорил Йося: отечность после родов за ночь сошла, и курносый младенец теперь ни капли не был похож на ее клятую родственницу.

Следующей под окна прибудет с открыткой, уже посвященной 9 мая, та самая Феня. При параде. С фирменными сдобными пирожками. До появления смс-сообщений, смайлов и эмодзи оставалось чуть меньше полувека.

«Может, раз родилась у мае – назовем девочку Маечкой?» – вместо поздравлений было накарябано в открытке.

Людка вернет открытку свекрови обратно, просто приписав в конце: «Лучше сразу Трусиками».

Пришел ее звездный час отыграться за все обиды.

– «Виктория» – победа, – предложил новоиспеченный страдающий похмельем папа на семейном совете.

– Какая Виктория? – отозвалась Женя. – Виктория девятого, а она восьмого – тогда Капа.

– Какая Капа, мам? – возмутилась Нилка.

– «Капитуляция» – ну если уж решили к датам привязываться. Германия как раз восьмого капитулировала, – парировала Женя.

– Юлька, – улыбнулась Нила. – Такое хорошее имя. Легкое.

Это имя второй год было самым популярным, а все потому что недавно на всех афишах было написано «Юлька». Так назывался фильм про веселую девочку, которая любила танцевать и модничать и поступила вместо института в ПТУ, где и нашла свое призвание. Главную героиню сыграла Ирина Варлей, сестра той самой «Кавказской пленницы».

Имя Людочке понравилось, а Толику было все равно. Он всю жизнь будет называть дочку, как решил еще во время беременности, – Котиком.

Пустота

Слова пузырились летним дождем на лужах, давая иллюзию тепла, но моментально лопаясь. Это как гроза в октябре: еще с летними бульками, но ты понимаешь, что тепло обманчиво, а зима уже стоит за спиной и тяжело дышит в затылок, едва сдерживаясь, чтобы не шагнуть сейчас же.

Вот и сейчас Ванька по пьяни, сидя у металлической койки в Еврейской больнице, пытался, пузырясь и хорохорясь, что-то сказать, объяснить маме, сам не веря в эти сопливые утешения.