Трое за границей

В Германии языки преподают совсем не так, как у нас, и как следствие, когда немецкий юноша или немецкая девушка оканчивает в возрасте пятнадцати лет гимназию или среднюю школу, чадо в состоянии понимать тот язык, которому обучалось, и на нем разговаривать. У нас же в Англии практикуется метод, которому, в смысле того, как добиться минимально возможного результата при максимально возможных затратах денег и времени, равных, может быть, нет.

Мальчик-англичанин, окончив приличную среднюю школу, в состоянии поведать французу (медленно и с большим трудом) о тетушках и садовницах (беседа, которая человека, не имеющего, возможно, ни того ни другого, скорее всего, утомит). Не исключено, что такой мальчик (если он семи пядей во лбу) сможет сообщить который час или сделать несколько осторожных замечаний насчет погоды. Он, без сомнения, в состоянии повторить наизусть внушительное количество неправильных глаголов (только, по правде сказать, не всякого иностранца заинтересуют собственные неправильные глаголы, озвученные устами молодого британца). Также он, возможно, припомнит стопку абсурдно подобранных французских идиом (каких ни один современный француз никогда не слышал и не поймет, если услышит).

Объясняется это в девяти случаях из десяти тем, что французский он изучал по учебнику Ана «Французский язык для начинающих». История этой известной работы занятна и поучительна. Книга изначально была написана ради потехи одним остроумным французом, прожившим несколько лет в Англии. Он задумал ее как пародию на коммуникативные способности британского общества. С этой точки зрения книга удалась бесспорно. Он послал ее в одно лондонское издательство. Редактор там оказался ушлым. Он внимательно прочитал книгу. Затем пригласил автора.

— Эта ваша книга, — сообщил он автору, — весьма талантлива. Лично я смеялся до слез.

— Я очень рад это слышать, — отвечал польщенный француз. — Я старался быть честным, никого не оскорбляя без необходимости.

— Книга весьма интересна, — согласился редактор, — и все-таки, если ее напечатать, она, боюсь, не пойдет.

Лицо автора потускнело.

— Ваш юмор, — продолжил редактор, — сочтут натянутым и несуразным. Человека думающего и созерцательного она увлечет. Только с точки зрения бизнеса эту часть общества брать в расчет не следует, никогда... Но у меня есть идея, — продолжил редактор. Он оглядел комнату, как бы проверяя, нет ли свидетелей, наклонился и снизил голос до шепота. — Я думаю издать ее как серьезный труд — как школьный учебник.

От изумления автор лишился дара речи.

— Я знаю нашего учителя, — продолжил редактор. — Эта книга ему понравится. Она как раз впишется в его метод. Ничего глупее и бесполезнее для своего дела он не найдет. Он будет облизываться над ней как щенок над ваксой.

Автор, решив принести искусство в жертву наживе, согласился. Они поменяли название, добавили словарь — и больше ничего не трогали.

Результат известен каждому школьнику. Ан стал библией английского филологического образования. Если он уже не пользуется таким же повсеместным спросом, то лишь потому, что были созданы методические пособия, еще менее приспособленные для своего дела.

Если же, несмотря ни на что, британский ученик все-таки приобретет, пусть посредством какого-нибудь Ана, какое-нибудь представление о французском языке, британская система образования приготовит ему дальнейшие препоны, предоставив ему в поддержку нечто, в проспектах учебного заведения обозначаемое «носителем языка». Этот французский «носитель языка» (который обычно, к слову, бельгиец), без сомнения, человек достойный и в состоянии — это на самом деле так — понимать свой родной язык и говорить на нем более-менее бегло. На этом его квалификация заканчивается. Носитель языка неизменно оказывается человеком, поразительно неспособным кого-либо чему-либо научить. Надо полагать, носителя языка подбирают не столько для обучения молодежи, сколько для ее развлечения.

Носитель языка — постоянный комический персонаж. Ни одна английская школа никогда не примет на работу француза с чувством собственного достоинства. Если у носителя языка окажется несколько безобидных странностей, над которыми можно поиздеваться, тем в большем почете он будет у работодателя.

В классе он естественным образом воспринимается как ходячий анекдот. Те два-три-четыре часа в неделю, которые преднамеренно расходуются на этот античный фарс, с нетерпением предвкушаются мальчиками как радостная интерлюдия к невыразительному, во всем прочем, существованию. Затем, когда гордый родитель берет с собой сына и наследника в Дьепп (просто чтобы узнать, что парень не в состоянии даже позвать извозчика), он поносит не систему образования, а ее непорочную жертву.