Трое за границей

Свои замечания я ограничиваю французским, потому что это — единственный язык, которому мы пытаемся учить детей в школе. (На английского мальчика, умеющего говорить по-немецки, посмотрят как на врага отечества.) Почему мы тратим время, обучая таким образом хотя бы даже французскому, постичь я никогда в состоянии не был. Полное незнание языка заслуживает уважения; но это вот якобы знание французского, которым мы так гордимся (оставим в покое журналистов из юмористических журналов и романисток, для кого оно — кусок хлеба), только выставляет нас на посмешище.

В немецкой школе методика немного иная. Каждый день один час посвящается одному языку. При этом принцип не в том, чтобы за каждым уроком дать парню время забыть выученное в прошлый раз, — принцип в том, чтобы ученик успевал. Развлекать чудаком-иностранцем его не будут. Нужный язык преподается учителем-немцем, который знает его вдоль и поперек, — так же, как собственный. Возможно, подобная система не дает немецкому ученику такого совершенства в произношении, по которому туриста из Англии сразу узнают где бы то ни было. У нее есть другие преимущества. Мальчик не называет учителя «лягушатником» или «немцем-перцем-колбасой» и не готовится к уроку английского или французского как к соревнованию доморощенных остроумцев. Он просто сидит и старается, себе на благо, овладеть иностранным, не напрягая (насколько это возможно) близких и окружающих. Окончив школу, он в состоянии говорить не только о перочинных ножах, тетушках и садовниках, но также о европейской политике, об истории, о Шекспире, о стеклянной арфе* — смотря о чем завяжется разговор. Рассматривая немцев с точки зрения англосакса, в этой книге, может быть, я и найду лишний случай к ним прицепиться. Но с другой стороны, нам есть немало чему у них поучиться. Что же касается здравого смысла, применительно к образованию, они дадут нам сто очков вперед и положат на лопатки одной левой.

С юга и запада Ганновер окружен великолепным лесом — Айленриде; здесь развернулась трагедия, в которой Гаррис сыграл ведущую роль.

В понедельник после обеда мы катались по этому лесу, в компании многих велосипедистов — в солнечный день для ганноверцев это излюбленное место отдыха, и тенистые тропы здесь заполняются счастливым беззаботным народом. Среди прочих каталась красивая молодая девушка на новеньком велосипеде. В велосипедном спорте она явно была новичком. Как подсказывала интуиция, должен был наступить момент, когда ей потребуется помощь, и Гаррис, со свойственным ему благородством, предложил нам держаться к ней ближе.

У Гарриса, как он иногда объясняет нам с Джорджем, есть дочери — или, говоря вернее, дочь, которая с годами, без сомнения, перестанет ходить «колесом» на газоне у дома и превратится в достойную прекрасную леди. Этот факт естественным образом сообщает Гаррису интерес к прекрасным молодым девушкам в возрасте до тридцати пяти лет (или около того; они, как он утверждает, напоминают ему о доме).

Мы проехали пару миль и увидели перекресток, где сходилось пять дорожек. На перекрестке стоял рабочий со шлангом и поливал дорожки водой. Кишка, поддерживаемая на каждом стыке парой колесиков, вилась за ним огромным червем. Поливальщик двумя руками крепко держал червяка за шею, — направляя то в одну сторону, то в другую, то задирая, то опуская, — а из пасти червя в объеме одного галлона в секунду била могучая струя воды.

— Насколько лучше технология, чем у нас, — заметил Гаррис с воодушевлением. (Гаррис склонен к неизменной и суровой пристрастности в отношении всего британского.) — Насколько проще, быстрее и экономичнее! Смотрите, таким методом один человек за пять минут обработает такую площадь, на что у нас, с нашими колымагами, уйдет полчаса.

Джордж, сидя на тандеме за мной, сказал:

— Ну да, а еще он, если чуть зазевается, таким методом так обработает целую толпу, что никто не успеет просто убраться.

Джордж, в отличие от Гарриса, британец до мозга костей. (Помню, Гаррис как-то раз привел Джорджа в глубокое патриотическое возмущение, предложив ввести в Англии гильотину. «Это гораздо аккуратнее», — заметил Гаррис. «Да и хрен с ним, — ответил Джордж. — Я англичанин, меня вполне устроит виселица».)

— У нашей тележки могут быть свои недостатки, — продолжил Джордж, — но ты рискуешь только вымочить ноги, и от нее можно еще увернуться. А с такой вот машиной он достанет тебя и за углом, и на чердаке.

— На них смотреть — одно удовольствие! — продолжал Гаррис. — Какой профессионализм! Я видел, как в Страсбурге человек поливал площадь. Народу была просто толпа; он полил каждый булыжник, и ни у кого даже шнурок не намок. Просто удивительно, как они высчитывают расстояние. Они пускают струю прямо под ноги, потом над головой, и так, что вода падает сразу за пятками, потом...

— Тормозни-ка, — сказал Джордж.

— Зачем? — обернулся я.