Триумфатор

От него у Юнии были веселые дерзкие глаза и неуемная жажда жизни во всех проявлениях – с запахами, вкусами, сменяющимися пейзажами.

В ней уживалось два человека. Один – грустный созерцатель, склонный жаловаться и жалеть себя. Другой – веселый путешественник, которому везде хорошо, хоть ночью на соломе, и сыт он одним бобовым зернышком. Юния больше привечала второго человека, но помнила, что первый может прорваться черед душевный Лимес и затопить ее элевсинские поля черной грустью, если она хоть на минуту ему поддастся. Может и погубить, заставить наложить на себя руки от тоски.

Дома, у родителей, она просто хотела обратить на себя внимание, поэтому и выкидывала фортели. Мать была поглощена отцом, вернее тем, как тот ее мучает. Отец топил совесть на дне чаши. Все при деле. Одна Юния – непонятно что. Поэтому и таскалась по вакханалиям. Поэтому и кинулась спасать незнакомого парня, упавшего с лошади на Марсовом поле.

Только с Руфом ей стало хорошо и спокойно. Будто солнце разом ударило во все окна. Ей нравилась даже его дешевая инсула. Тем более понравилось путешествие на край света. Она ехала на муле, ничего не боялась, поддерживала остальных, улыбалась всем и каждому. Умела перевязывать раны, лечить растяжения, вправлять вывихи, ковать коней, подбивать гвоздями подметки калиг.

Ее называли «наше солнышко», с охотой служили. Но не все. Были и такие, кто особенно невзлюбил женщину за этот незлобивый, с виду покладистый нрав. Кто думал: почему ей все, а нам ничего? С детства купается в роскоши. Если бы ей жизнь давала меньше, у нас бы прибавилось. Юнии завидовали, не задумываясь, сколько ей пришлось пережить и пострадать.

Ей было хорошо и в Болотных Землях. Вместе с Руфом – хоть в шалаше. Она нашла в лагере много занятий и потихоньку подчинила себе все его очень хитрое хозяйство.

Хорошо до тех пор, пока не появился проконсул и не стал… нет, не командовать. Командовать – куда ни шло. Руф подчинился, значит, все в порядке. Она была не из тех жен, которые возбуждают в мужьях честолюбие, стараются уколоть побольнее, лишь бы супруг достиг максимальных высот. Такова Папея, вот от нее проконсул и бегал по всем провинциям. Военный поход – попытка мужей спастись от злых языков и насмешек супруг.

Нет, Юнии и при проконсуле было бы хорошо, если бы не он сам. Беда не в том, что Авл распоряжался. А в том, что он был. Просто был, позволив жене легата впервые усомниться в своем сердце, отданном честному, верному Руфу.

Этот человек… о, этот человек во всем оказался, как она сама. До мелочей. Читал те же книги. Смеялся над теми же шутками. И, судя по всему, в детстве с ним тоже произошло что-то плохое. Что ранило душу. Юния не знала, что именно, но уже пожалела.

Говорят, нельзя любить жалостью. А как же еще любить человека, который упал в этот мир с небес, коверкая и ломая крылья души? Ты же видишь, какой он на самом деле.

Говорят, когда любишь, слепнешь. А она считала, наоборот, прозреваешь. Видишь другого не таким, каким его сделала собачья жизнь. А таким, каким создал Бог. Создал в надежде, что хоть немного настоящего останется.

Вот и Юния смотрела на Мартелла, не понимая, почему тот не дотягивает до самого себя? Где та сила, которую она все равно в нем ощущает? Прячет внутри? Копит? Сам себе не верит?

Если жена легата все время улыбалась, потому что много били, то проконсул внешне был всегда спокоен, как утес, потому что много били со связанными руками. Когда не можешь ответить. Вырабатывается философское отношение к жизни. Бежать некуда.

Однажды во время разговора она заглянула ему в глаза и ужаснулась. Авл был вежлив, шутил, улыбался. А там глубоко-глубоко сидел у стены голый скрюченный человек, едва выдерживавший все, происходившее вокруг, и заставлявший себя двигаться только усилием воли. Он стонал и плакал от охватившего его ужаса и одиночества. Ей захотелось утешить его, но Мартелл так просто к себе не подпускал.

Он не знал, что, постоянно думая о ней, и сам ни на минуту не покидает ее мыслей. Следует по пятам, беседует. Ложится рядом с ней в постель. И она – изменница – обнимает его, прижимаясь сзади к спине или к плечу.

Это становилось невыносимо. Юния не могла и не умела обманывать мужа. К счастью, Руф как будто ничего не замечал. Да и как назвать это обманом? Ни слова не сказано. Да, очень неловко, но, вроде, и нет причин для беспокойства. Спроси кто-нибудь: что было? Ничего. И в то же время было все. Целый мир. Земля и небо. Для обоих. Для двоих. Но порознь, вдалеке друг от друга.

Каждому жаль, что не вместе. Но и вместе никак.

Не находя в себе сил все это перенести, Юния была уверена в собственной скорой, мучительной смерти, когда тайком отправилась в Хохенбург. Ею владело чувство вины перед Руфом. Хотелось закончить так, чтобы он ее не проклинал.