Триумфатор

Легата так и подмывало спросить: «А Юнию? Видишь Юнию рядом с собой?» Но друг молчал. Может, и не видел, и потому тосковал. А может, видел как-то не так, как хотелось бы? Кто знает.

– Отдыхай, – Валерий встал. – Если такова судьба, то возьмем Вечный Город.

⁂

По требованию Сената, городская стража спустилась в катакомбы Вечного Города и начала поиск назаретян. Сразу попались пара сотен во главе с ни от кого не прятавшимся Симоном. Последний когда-то укрыл Руфа молитвой, и сейчас пытался укрыть своих, но невидимый щит не поднялся. Пречистая Мать не положила на головы детей плащ, не встала Нерушимой Стеной между ними и преследователями. Значит, так должно было случиться. Отдала их. Симон был уверен: не без цели.

– Потерпим, братья, – только и сказал он, когда легионеры связывали ему руки за спиной.

С самого начала было ясно, что легко поклонники Невидимого не умрут. Город выл от предвкушения большой жертвы своим древним богам. «Если они еще живы, если не ушли, если слышат нас, то должны вернуться и защитить свое достояние – тех, кто безуспешно взывал к ним в последние столетия. Если же нет…» Об этом гражданам не хотелось и думать.

Новый Бог будет ли милостив к тем, кто разорвал его детей? Только если они сами станут детьми. Непутевыми, глупыми, готовыми в любую минуту предать, но все же детьми. «Что ж с вами делать?»

Далеко не все из схваченных имели твердость. Отрекавшихся отпускали. Вдруг оказалось, что женщины отчаяннее, храбрее и тверже собственных мужей. Их вера безогляднее, может, потому что живут душой, а не разумом? Мужья-то все выгадывали, все пристраивались к тварному миру, все думали, как за него зацепиться?

А эти пташки небесные не сеяли, не жали, а сыты бывали одними рассказами о вечном: «Марфа, Марфа, все ты хлопочешь, а лишь одно надо».

В какой-то момент Симон понял, что рядом почти одни склоненные женские головы. Мужчины не трусят в бою, когда рядом товарищи. Женщины же с любой бедой одни. У них и своих грехов много, но на пепле их сердец стоит вера. Однако и мужей осталось довольно для цирковых забав. Их держали в старой гладиаторской школе, куда так недавно наведывалась Папея.

Толпа быстро меняет настроение. Оно, как горячий воздух в гипокаусте: что подбросишь в огонь. Можно можжевеловых веток – витает приятный запах из-под пола. Можно древесный черный уголь – будет грязно по ободку стен. Эмилий Плавт заплатил много денег из сундучка Варреса, чтобы разослать на рынки, кривые улочки Субуры, берег Тиброны своих людей. Там они толкались, вмешивались в разговоры, повторяли одни и те же фразы из речи Цыцеры: «Как это все мы еще не стали поклонниками Невидимого? Они хотят возвращения Секутора, потому что он поставит этих чужаков над вами». Неважно, что тут правда. Важно, какое мнение утвердится.

Для самого Симона было большим удивлением, что его стали спрашивать о Мартелле. О связях проконсула с назаретянами, о том, почему он помогал им. Неужели их будут мучить за Секутора? Что же Бог готовит для этого человека? Кем тот станет для Вечного Города, если, пролагая ему путь, Господь отдает немногих верных?

На следующий день в цирке началась травля людей. Зверей выгоняли отточенными палками, тыкая через решетки. Были и львы, и быки, и даже слоны, топтавшие зазевавшихся. Потеха! Животных пришлось выпускать раньше времени. Сначала, по замыслу устроителей игр, назаретяне сами должны были драться друг с другом. Им бросали мечи, кричали, требовали, свистели, топали ногами. Но они сползались вместе и обнимались целыми семьями.

Тогда на поле выгнали женщин и стали травить их медведями. Публика была недовольна. Ее расхолаживало отсутствие сопротивления. Они вообще люди? Мужчины? Их жен и дочерей рвут на части, а они только хлопают глазами!

– Слабаки, – через губу бросил Папее сопровождавший ее Фламм. – Трусы. Даже если их баб начнут насиловать у всех на глазах…

«Дочь Магна» занимала свое почетное место на первом ярусе скамей. Рядом с ней стояли рабыни, служанки-вольноотпущенницы и охрана, в которую и входил Фламм. Нет, он не нанялся к любовнице в услужение, но только так бывший гладиатор мог затесаться в ряды зрителей и попасть к арене поближе.

Фламм чувствовал себя знатоком. Готов был комментировать для Папеи происходящее. За прошедшее время он преобразился. Отпустил варварскую бородку. Его пояс стал слишком широк, потому что, бросив тренироваться, боец «расплылся» – живот следовало подтягивать. Папея молча негодовала и пару раз обмолвилась, что была бы счастлива, вернись он на арену, заключи, как обещал публике, новый договор с ланистой.

– Еще чего! – вспылил бывший гладиатор. – Я честно заработал деревянный меч. Может, и буду тренировать, но сначала отдохну. – Не добавлял только: «Молчи, женщина!» Но мог добавить.

– Ты выглядишь, как балаганный богач, – надула она губы.

– Я богач, – беспечно бросил Фламм. – Денег у меня теперь…