Триумфатор

– Значит, тридцать. – Варрес помедлил, прикидывая в голове, стоит ли его пребывание в столице таких денег, а потом кивнул.

Сделка была совершена. Эмилию Плавту показалось, что он продал душу.

⁂

От прохладного бассейна цензор свернул под расписную зеленую арку, украшенную глазурью с побегами винограда. За ней плескались неженки, предпочитавшие теплые струи. Здесь, в одной из ниш, он намеревался найти Цыцеру, размякшего, как лепешка в масле. Тот обожал теплые полы тепидария[31]: довольно с него и политических потрясений, чтобы еще мучить тело! На крыше нарочно были выставлены мирровые деревья из Пунта – теплолюбивые, как Цыцера, они чувствовали себя здесь, будто дома.

Оратор был в воде, но не плавал, а, опершись на бортик локтями, колыхал в волне свое дряблое, немолодое тело – белое, как у личинки осы.

– Приветствую золотой голос Вечного Города. – Эмилий Плавт поднял руку и получил вялый безвольный ответ. Пухлая длань Цыцеры на мгновение оторвалась от мрамора и снова шлепнулась с таким звуком, будто комок теста упал на камень.

Эмилий присел на корточки, чтобы побеседовать с ним.

– В последнее время твои речи полны нотами примирения с Секутором.

– Не с ним, а с его семьей, – тут же отозвался оратор, задетый за живое.

– Все равно, – цензор отмел ладонью возражения. – Ты больше не гремишь литаврами, а бряцаешь ему на арфе. Стоит ли рассматривать такое изменение, как день красоте несравненной Папеи Магны?

Цыцера поперхнулся. Ему-то казалось, что о связи первого защитника республики с женой проконсула никто не знает.

Привычка быстро реагировать на град вопросов и обвинений помогла ему справиться с собой.

– Должен же я был чем-то утешить столь нежное и столь несчастное создание, – отозвался он. – К тому же Секутор теперь не опасен. Он далеко и вряд ли вернется в Вечный Город.

«Не опасен? Далеко? Вряд ли вернется?» – цензор чуть не задохнулся от недальновидности собеседника.

– Многие считают, что он должен вот-вот прибыть для триумфа, – процедил он сквозь зубы. – Битву у Лимеса называют впечатляющей, будто он отбросил галлотов в их леса, и мирным фермерам больше никто не угрожает.

– Пусть варвары-федераты его и чествуют! – фыркнул Цыцера. – Нам-то что?

– А легионы на стене? – Эмилий диву давался такой беспечности. – Оттуда в Сенат следовали донесение за донесением, благодарность за благодарностью: де, он нас спас, если бы не проконсул, кормили бы мы воронов.

– То есть они тоже хотят ему триумфа? – уточнил Цыцера, слегка напрягшись. Кажется, до него начала доходить угроза.

– И не только легионеры. Жители долины возле Тарквинума уверяют, будто и в горах было сражение. Во всяком случае, варвары оттуда ушли. Куда? Никто не знает, но долины внизу чувствуют себя спокойно, будто легионы стоят на месте, а сам проконсул продолжает править ими.

– Его еще никто не осудил за неподчинение указу! – взвился оратор. Ленивое равнодушие, прежде владевшее им, как рукой сняло. – Негодяй! Увел легионы, которыми должен распоряжаться не он, а Сенат!

Эмилий Плавт одобрительно кивнул.

– Узнаю защитника наших свобод! – польстил он оратору. – У Секутора есть уже два повода прибыть в столицу для триумфа. Два! Только трудная обстановка в Болотных Землях может его удерживать. Но уверяю тебя, как только… – Он не стал договаривать, потому что по лицу Цыцеры понял: тот уже сам в красках нарисовал себе конец света. – А ты тем временем произносишь свои примирительные речи и убаюкиваешь бдительность сенаторов.

Цвцера с негодованием затряс одутловатыми щеками.

– Сколько сенаторов готовы нас поддержать? – деловито спросил он.

– До трети голосов. Секутору нужно отказать в праве на триумфы. Он не должен вернуться в Вечный Город и будоражить умы.

Цыцера кивнул.

– А если он потребует? У нас ведь нет законного основания ему отказать.

– Законно то, что признает законным Сенат, – отчеканил цензор. – А предлог найти всегда можно, на то ты и оратор. Придется заткнуть улицы.

Цыцера кисло усмехнулся.

– Давай-ка я тебе кое-что покажу. – Жестом он потребовал, чтобы Эмилий Плавт помог ему выбраться из бассейна. Подозвал раба, дежурившего у стены с теплым влажным полотенцем, чтобы в любую минуту окутать чресла хозяина, накинул ткань на покатые плечи и двинулся вон из тепидария.

Вдвоем они прошли под аркадой с лепными сатирами. Невысокие двери за ними вели в задние теплые помещения. Соратники очутились в самой жаркой части терм – лаконике – где мылись больные и израненные воины. Здесь увечные окунали свои обрубки в горячую воду и расслаблялись в ней. Становилось даже больно ступать на пол из-за слишком разогретой плитки, и Цыцера заохал, готовый дуть на свои обоженные младенческие пяточки. Эмилий Плавт усилием воли заставил себя не приплясывать на месте.

– И что здесь можно увидеть? – раздраженно осведомился он.

– Настроение, мой друг. Настроение, – вкрадчиво сообщил оратор. Он огляделся вокруг, подвинулся ближе к кучке ветеранов, натиравших друг друга оливковым маслом.