Триумфатор

Поэтому Эмилий Плавт решил посоветоваться с недовольными сенаторами и объединить всех, кому Мартелл был костью в горле. Встряхнуть Цыцеру, вновь переманить на свою сторону Помпона. А где и сделать-то такой общий обход, как не в термах. Сколько заговоров было сплетено под их мозаичными сводами! Сколько судеб разбилось о мраморные ступеньки! Сколько репутаций оказалось утоплено в бассейнах!

Самые древние термы, помнившие еще слуг Тарквиниев, были и самыми роскошными, ибо их все время обновляли. Они располагались на берегу Тиброны, у подножия Палатинского холма, в неоглядных рощах инжира. В конце лета его фиолетовые плоды шмякались прямо на плитки дорожек, оставляя чернильные следы. Сооружение именовалось Термами Диокла, в честь разбогатевшего вольноотпущенника, который украсил их для богатых граждан.

Эмилий Плавт вошел сюда только в сопровождении рабов. Обычно он требовал, чтобы перед ним всюду шествовали ликторы – народ должен знать высоких должностных лиц. Но на сей раз они были излишни. Невольники хоть посторожат одежду хозяина, в последнее время участились кражи плащей и сандалий!

Пройдя через рапиду, он попал в широкий двор, откуда по колоннаде попал к огромному холодному бассейну, окруженному зелеными лужайками. Здесь резвилась одна молодежь, которую не пугали студеные воды, бившие ключами прямо из-под земли и замурованные в трубы.

Высокий и поджарый, Эмилий мог потягаться худобой с любым трибуном, кувыркавшимся здесь в компании товарищей. Но его, солидного человека, ожидали внутренние бассейны и парные. Не задержавшись, чтобы поздороваться даже со знакомыми, Плавт размашистым шагом двинулся в широко распахнутые кипарисовые двери.

У него были все замашки триумфатора: чеканный профиль, твердый шаг. Не было только самих триумфов. И никогда не будет, Эмилий это знал, за что еще больше ненавидел Секутора. Как не будет безоглядной преданности людей, готовых ради одного его взгляда форсировать реки или под градом стрел карабкаться на стены. Почему одним все – и высокие места, и обожание сограждан? А другим ничего. Несправедливо.

А стоило-то только остановиться у открытого бассейна, кому-то кивнуть, кого-то оделить улыбкой. Авл бы обязательно сделал так, у него там куча знакомых из молодых офицеров. Но не Эмилий Плавт – тот подобные связи отсекал, считал ниже своего достоинства. Зачем эти люди? Кому они нужны? Вот поднимутся, тогда… он их заметит.

Чудак-человек, как же они поднимутся, если им не помогать, не тянуть наверх, не знакомиться, не выбирать среди них годных! А когда они «вырастут» в чинах, опираясь на других покровителей, то тебя ли станут поддерживать? Вот и вся хитрость. Авл делал именно так, и это ему ничего не стоило. А вот цензору нужно было перешагнуть через самого себя, сломать внутри что-то важное, что он именовал самоуважением, чтобы запросто подойти и начать брататься абы с кем. Большинство из этих людей – всадники. Наверное, есть и плебеи. Патриций не станет себя пачкать!

Оставив одежду в аподитарии[30], где в нишах по стенам лежали чужие туники и обувь, цензор осознал, что попал в приличное место – там алый плащ трибуна, тут тога с пурпурной каймой. Можно вздохнуть спокойно. Правда, тоже воруют. Поэтому оставить здесь раба – не лишнее.

Из раздевалки Эмилий босиком прошлепал в центральный зал, где посреди бассейна возвышалась мраморная фигура Аполлона, изваянная во всех подробностях. Каждый, кто погружался в воду, мог сравнить свое телесное убожество с абсолютным совершенством статуи.

Имелись ведь и женские термы, близнецы этих, где стояла фигура Дианы – богини Луны, сестры Феба. Там купались матроны, и для самых состоятельных гостий имелись тайные купели, наполненные молоком, – соком богини Луны – и оказывались особые услуги, о которых могла порассказать Папея, не раз заказывавшая ванны с грудным молоком рабынь. Чтобы кожа стала гладкой и матовой, лишенной нечаянного загара, а на груди проступили синеватые жилки.

Проститутки на рынке, ради такого эффекта, нарочно покрывали свои сокровища белилами и по ним рисовали синей краской сетку вен.

Об остальных удовольствиях Эмилий Плавт мог только догадываться по аналогии с тайными услугами терм Диокла, где в задних комнатах предлагали и мальчиков-катамитов, и молодых, еще не знавших мужчины пленниц, и юношей-рабов, чей первый пух над губой или в паху тщательно убирался пемзой и замазывался мелом – лишь бы выглядели посвежее.

Ничего подобного для себя Эмилий Плавт не хотел, и не понимал, что приятного находят люди в соитиях. Он довольствовался женой, тощей и сухой, как сам цензор, близость с которой напоминала битье палками, а черствый безгубый рот причинял детородному органу цензора одни мучения: ну скорей же, скорей!

С некоторых пор Эмилий для дела завел любовницу, Порцию Луппу, рассудив, что благодаря ближайшей подруге Папеи будет знать обо всем, что замышляется в доме врага.