Триумфатор

Известно, после чего молодой хозяин продает новенькую невольницу. Не отличился в жарком деле, теперь стыдно видеть ее рядом.

– Отрезать язык и продать.

Такого Авл не ожидал. Так вот почему Луций вчера вернулся таким раздосадованным: приказал взять на конюшне мальчишку и всю ночь сечь под своими окнами, чтобы насладиться криками. Все не утихала обида.

Авл понял, что его фамильный лар нашел нового хозяина и, в отличие от него самого, – железного человека – успешно сгибает душу парня под себя. Уже управляет им. Что будет дальше?

Дальше не было. В Панонии командующий предпочел смотреть, как аукзилии раздавили лацийскую конницу. Погибли все. Он видел белый плюмаж сына. Заставил себя не отводить глаз – ведь только по этой незримой дорожке лар прибежит обратно.

А потом, как положено, оплакал, отгоревал. Сидел среди туш убитых лошадей, держал на руках тело своего мальчика и выл в голос. Ладони были в крови, потому что кирасу Луция, где ни возьми, пробили копья врагов, и везде зияли глубокие раны. Одной бы хватило, чтобы лишить юношу жизни. Нет же, девять. Значит, уже мертвый Луций продолжал какое-то время держаться в седле и размахивать коротким мечом. Кто им двигал?

«Здесь твое место, – с болью сказал Авл даймону. – Во мне. Не смей никуда бегать». Лар снова свернулся, гадюкой обвив сердце хозяина, отчего Секутор почувствовал невероятную тяжесть.

Теперь тень сына топталась на пороге, но у проконсула вовсе не возникло желания обнять ее. Напротив, он был так измучен всем, происходившим с ним в последнее время, что только подумал: «Неужели еще и этот?»

– Чего ты хочешь? – вымучил Мартелл, садясь на кровати.

– Меня прислала мать к твоей новой шлюхе, – сообщил гость. – Но у нее защита. Буду ходить за тобой по пятам, тянуть жизнь.

«Много таких желающих!» – огрызнулся проконсул, а вслух сказал:

– Даже не думай. Тварь, которую ты не удержал, дает мне силу. Я отправлю тебя назад, в аид. А с матерью разберусь по возвращении, незачем дергать души из царства Плутона.

⁂

Цензор Эмилий Плавт, тот самый, что зачитал Мартеллу указ Сената, ненавидел старого проконсула куда больше, чем тот мог себе представить. Это была ненависть блеклого человека ко всему, что ярко и бросается в глаза.

Слабый оратор, но прилежный чиновник, он вековал в Комициях[29], занимая то одну, то другую должность, пока не добрался до заветной. Его бесило, что весь Сенат и город были наполнены именем Секутора. Да кто он такой? Всего лишь один из проконсулов, вчерашний день, который должен был давно раствориться в сегодняшнем. Но не растворился. При всяком удобном случае, любой магистрат, нервничая и переминаясь с ноги на ногу, твердил: «Надо посоветоваться с великим Марцедоном», – и всем сразу становилось понятно, где настоящая власть.

Весь Сенат трепетал перед Авлом и плясал под дуду его ораторов. Пусть каждый из них уступал Цыцере, но все вместе они создавали нужный проконсулу шум.

Теперь Секутора удалось свалить. Во всяком случае, так казалось в первые дни после указа. Но Эмилию Плавту такого наказания было мало. Отнять положение, выгнать из столицы – все это игрушки. Он намерен был окончательно растоптать проконсула, чтобы тот уже никогда не смог подняться, чтобы ему было неповадно высовывать голову. Где-то в глубине души цензор понимал, что мстит «великому Марцедону» за собственное ничтожество. Ведь он сам силен только должностью. Отними ее, и никто не вспомнит, как его, Эмилия, звали. Сам по себе он никто. А вот Секутор, даже без постов и легионов, останется собой. Голый выйдет на площадь, и то сбежится народ его приветствовать. Такое положение раздражало. Не было сил видеть Марцедона – как бритвой по глазам.

Однако сотня таких, как Плавт, могут наброситься на медведя Мартелла и даже порвать его в клочки. Главное, чтобы всей сворой.

Чтобы собрать оппозицию, пришлось попотеть, но враги Секутора не жалели о своих усилиях. Сначала им казалось, что они могут пировать. Пока наглый проконсул не увел с собой свои легионы на север и фактически не лишил Лациум защиты.

Об этом – и только об этом поступке Секутора – явном предательстве, на взгляд цензора, и стоило говорить. Каждый сенатор понимал опасность ситуации, но вместо солидарного осуждения, общего гула негодования Эмилий Плавт слышал восхваления несуществующих побед и даже осторожные предложения: а не позвать ли проконсула обратно, ведь кто-то должен защищать Лациум!

С улицы, с рынков, от женщин, солдат и гладиаторов, разговоры перекидывались в Курию, выступал один оратор за другим и… хвалил Секутора за то, что тот, «забыв обиды», служит Вечному Городу как встарь, жизнь кладет, ради граждан.

Выходило: все перед ним в долгу, он один – в белой тоге. Зла не хватало!