Триумф. Поездка в степь

— Что ж ты, Иуда-обманщик, — взревел Цюрюпкин, — туда тебя и сюда, так тебя и перетак — приказа моего не сполняешь? На бюро меня в уборочную мытарят. Перед приезжими позоришь. Сукин ты кот! Я тебя завсегда в витрину выставляю. Кто дисциплинированней всех? Муранов. А это от тебя корабельная зараза по селу поползла. Одних линкоров тридцать семь? Эх, Муранов, Муранов!

Успел подбить бабки. Что значит хозяин!

— Гришка и Сашка Меткины к полтыщи подтягивают, — сообщил с обидой Муранов. — Вчера у моих гостили — хвастались. Что, я один? А Глазычевы, Поназдыревы, Эрлихи, Гнатюки, Горбатюки, Гнатенки, Горбенки…

— Побойся бога, Муранов. Глазычевы рази в линкоры играют? Они с прошлой осени девок щупают, — укоризненно покачал головой Цюрюпкин.

Мы вошли в хату. Впервые я увидел, как существует на свете крестьянин, обыкновенный рядовой хлебороб. Дом плотника Самурая пригородной постройки в несколько солнечных горниц по сравнению с мурановским выглядел помещичьим палаццо. Да и наши послевоенные коммуналки были более человеческим жилищем.

У Муранова, правда, тоже чисто, но очень непривычно. Низкий темный — нависающий — потолок, окна, похожие на клеточки в тетради по арифметике. Часть горницы отсечена цветастой занавеской. В углу закопченное нелепое сооружение — печь, в противоположном — стол, по трем стенам высокие лавки, над ними канцелярскими кнопками приколоты плакаты военных лет и фотографии. Сам Муранов в бескозырке и матросской форме, с орденами и гирляндой медалей.

«А где кровати?» — мелькнуло у меня. Спали, вероятно, на печи. Самый главный предмет в меблировке — тщательно отполированный комод, накрытый домотканым полотенцем с красными и синими — кубистическими — петухами по обоим концам. Над вазой с крашенным в зеленый цвет ковылем висело погрудное изображение Сталина, высеченное из розового туфа. Резкий крутой профиль выделялся на фоне, который сейчас матово поблескивал выложенными зеркальными осколками, а в ясную солнечную погоду, безусловно, сиял черточками лучей. Сверх того в горнице я ничего не обнаружил — весь быт, все хозяйство, все плошки да ложки, все нутро небогатой мурановской жизни скрывалось за расписанной занавеской. И это мне понравилось скромностью и нежеланием зависеть от чужого мнения.

Половицы желто-серые, скобленые, в перекрестье веревочных — узких — матов. Что-то неуловимо морское проскальзывало в укладе мурановской хаты, морское и честное, порядочное. В подобной атмосфере не способен находиться ни вор, ни лентяй, ни спекулянт.

— Здравствуйте, — поклонилась нам немолодая женщина, чуть ли не в пояс, пряча в тени платка выражение глаз.

Муранов пошептался с Петькой-Боцманом, и тот охотно рванулся прочь, но Воловенко, сообразив куда, удержал его за рубаху:

— Стоп, мил человек, не надо. Какие мы гости? Оформляйся к нам реечником — тогда и обмоем знакомство.

— Что с ними, с переселенцами, поделаешь? — вздохнул Цюрюпкин, стирая со лба бусины влаги. — Глухие вовсе, тамбовские да псковские. Я этим Меткиным да Горбенкам недоимками рожу поискривлю. Пользуются трудностями текущего момента. В сельпо сплошь матрешки.

— А что пацану — матрешка?! — вскинулся Муранов, обрадовавшись. — Да еще из лоскутьев. Нам линкор «Марат» изволь и пушку. Эрлих в московском магазине истребитель купил. Вон в Кравцове, так там свистулю да замки варганят, за что им из центра ассигнация течет. Наличная хрустящая ассигнация и промтовар. Нам, коренным, — шиш!

— Кравцово — ерунда, — прервал его Цюрюпкин, — Кравцово безыдейно коптит небо. Ладно, Муранов, знаю: не ты, морская душа, анонимщик, не ты нажаловался в райком. Эх, народ! К нему с добром, а он с дубьем. Записывайся в партию к геодезистам — озолотишься.

— Спасибо, Матвей, — поблагодарил его Муранов, успокоенный.

— Спасибо вам, Матвей Григорьевич, — эхом отозвалась хозяйка, — от всего нашего сердца.

Так мы наняли еще рабочего. Теперь у нас пара: красавица и однорукий. Сорок восемь часов командировочные едим, а палец о палец пока не ударили. Я слышал явственный щелк костяшек на бухгалтерских счетах Абрама-железного. Дебет, кредит, сальдо, щелк, щелк. Итого — перерасход.

Муранов все-таки усадил нас за стол пить чай. Заваривала его хозяйка поразительно. Чаины ссыпала в марлевый мешочек, а затем опустила на шпагате поочередно в стаканы с кипятком. Щепотку истратила. Насколько ей пачки хватает?

Беседа наша началась солидно, мирно, без вспышек и столкновений, но протекала она беспорядочно, то влево поворачивая, то вправо, то возвращаясь назад, совершив замысловатую петлю.

— Случается подобное глупое совпадение обстоятельств, — сочувственно сказал Воловенко, — однако я уверен: погрозят и не снимут. Анонимку и начальники не больно уважают.

Цюрюпкин послюнил «козью ножку», медленно — как курица — смигнул незрячим, мутным глазом: