Тритон ловит свой хвост (СИ)

Он отложил тетрадку, которую проверял, потянулся за следующей. Чёрт побери! Балбесы совсем не хотят учиться! Если так пойдёт дальше, он на одних красных чернилах прогорит. Наверное, сам виноват, не сумел заинтересовать предметом. А как их заинтересовать, если кроме интернета и игрушек их ничего не интересует? И как ему самому стать им интересным, если у некоторых карманных денег больше, что его зарплата?

Нестерпимо захотелось выпить. Никита Николаевич не увлекался алкоголем, на какие шиши? Но раз в неделю, в воскресенье, он позволял себе бутылку пива или рюмку дешёвой водки. Початая бутылка в холодильнике, достаточно достать и налить. Никита Николаевич скрипнул зубами: он не алкоголик, надо держать себя в руках!

…Стопка непроверенных тетрадей уменьшалась, но медленно, слишком медленно. Никита Николаевич отбросил очередную тетрадь. Если он не выпьет прямо сейчас, то не сможет доделать работу, ему просто не хватит нервов!

Подойдя к холодильнику, Никита Николаевич открыл дверцу и потянулся к бутылке. Почему не нарушить собственные правила? Это его правила. Это немножко стыдно, зато сладко. Это как секс. Наверное.

Дзынь!

Никита замер.

Дзынь-дзынь-дзынь!

Вот это новости! Явно звонили в дверь. Кто бы это мог быть? Последним его гостем был отец одного из лоботрясов месяца четыре назад. Зачем приходил и чего хотел, Никита Николаевич так и не понял.

Жаль, но придётся погодить. Бутылка отправилась обратно в холодильник, а Никита Николаевич — в прихожую. Открыл дверь и остолбенел. На пороге стоял собственной персоной Жогин Илья Витальевич, одноклассник и олигарх. Одетый в демократичный джинсовый костюмчик по моде конца прошлого века, в простых кроссовках и с кожаным, безусловно дорогим и на первый, и на второй взгляд саквояжем в руках. Позади маячил ещё один человек, смутно знакомый своей рыжей бородой.

— А-а-а? — начал Никита Николаевич и заткнулся. В голову не приходило ничего путного, кроме: «Ты откуда, Одиссей? От жены, от детей?». Спроси кто, при чём тут Одиссей, Никита Николаевич не ответил бы. Перемкнуло что-то в мозгах.

— Пустишь? — улыбнувшись, спросил Жогин. — Или в дверях разговаривать будем?

— А? Да, конечно, — отмер Трепников. — Проходи, Илья. И вы, — он с сомнением посмотрел на бородача, — вы тоже проходите.

— Тогда пропусти, — с едва заметным недовольством сказал Жогин. — Не стой столбом на дороге.

— Да. Да, конечно… — промямлил Никита Николаевич, освобождая проход.

Визитёры прошли внутрь. «Проходите так», — хотел, было, сказать Никита Николаевич, но те вежливо разулись, не дожидаясь напоминаний или разрешений. В зале Жогин кинул критический взгляд на занятый тетрадями стол и едва заметно дёрнул подбородком. Сам он, скорее всего, и не заметил своего мимолётного недовольства, но на него отреагировали Никита Николаевич и бородач. Тетради отправились на старый, родительский ещё сервант, а возле стола появились два дополнительных стула. Жогин открыл саквояж и жестом фокусника достал из него бутылку и несколько пакетов. Рядом на столешницу лёг ноутбук.

— Э-э-э… — протянул Жогин. — Никитос, нам как, с салфеток закусывать?

Как во сне Никита Николаевич метнулся на кухню и загремел посудой. Он так давно не принимал гостей, что даже забыл, где у него что запрятано. Мысли из головы словно вымело, остался один вопрос: что это всё значит?

Через минуту, расставив приборы, он вопросительно взглянул на Жогина.

— Момент, — правильно понял его гость. На тарелках разлеглись тонкие пласты мясной и рыбной нарезки, дрожала слеза на сыре, который хозяин квартиры видел только в кино, а по комнате поплыл запах коньяка.

— За встречу! — возгласил Жогин, поднимая бокал.

— За встречу, — вяло согласился Никита Николаевич, а бородач просто молча поднял свою посудину: коньячных бокалов не хватило, пришлось задействовать фужер для шампанского.

От дорогого, не иначе, французского, коньяка у Никиты Николаевича зашумело в голове. Он сглотнул, зажевал, не чувствуя вкуса, алкоголь копчёной рыбкой, и спросил, обводя стол рукой:

— И что это всё значит?

— Ты не рад нас видеть? — удивился Жогин.

— Мы виделись последний раз пятнадцать лет назад, — сказал Трепников. — А… тебя, — с усилием перейдя на «ты», он кивнул бородачу, — я вообще не помню. Чего вдруг такая щедрость?

— Антон меня зовут, — представился бородач. — Учился классом позже.

— Я рад, — буркнул Никита Николаевич. — Итак?

— Давай, лучше, ещё по одной? — предложил Жогин. — То, что мы тебе расскажем, как бы… — он замялся, подбирая слова, — требует, в общем, раскрепощённости. Особенно для тебя.

— Вот как? Ну, наливай, — пожал плечами Трепников. В конце концов, что он теряет? А выпить хорошего алкоголя и приятно закусить… Почему нет? Когда ещё придётся.

Выпили.

Жогин закусывать не стал. Он откинулся на спинку стула, закинул ногу за ногу и спросил:

— Всё учительствуешь?

— А то не видно… — Никита Николаевич со значением посмотрел на стопку тетрадей.

— Ага, — кивнул Илья Витальевич. — Видно. Платят-то хорошо?

— Издеваешься?