Всё же королевский кум отступился от старухи, потеряв надежду добиться от неё чего-нибудь вразумительного. Так же неохотно уходит, повинуясь свисту хозяина, терьер, почти разрывший нору, в которой спряталась лисица. Он знает, что добыча там, осталось приложить совсем немного усилий, чтобы схватить её. Кровь его кипит в охотничьем азарте. Возможно, Тристан так и покинул бы Гревскую площадь, что, впрочем, лишь отсрочило бы поимку цыганки, но вмешался случай в лице капитана де Шатопер, рыцаря в сияющих латах. При звуке его голоса беглая колдунья забыла об опасности и с призывным криком бросилась к окошку кельи, где её прятала вретишница. Феб не слышал зова Эсмеральды. Зато услышал Тристан л’Эрмит.
— Эге! В мышеловке-то две мыши! — хохотнул он, обнажив в жуткой улыбке зубы до самых дёсен. — А ну, где тут Анрие Кузен?
Палач, всюду следовавший за Великим прево так же, как тот ходил за королём, всегда пребывал во всеоружии, готовый вершить расправу в любой момент. Оставалось малое: вытащить цыганку из кельи. Дело это, вопреки ожиданиям, оказалось непростым даже для вооружённых мужчин, недавно выдержавших схватку с войском нищих. Келья, метко прозванная Крысиной норой, замурована была со всех сторон и одно только оконце, достаточно широкое, чтобы протиснуться человеку, позволяло попасть внутрь. Сломанная решётка несколько облегчала задачу, но не стоило забывать о полоумной затворнице, державшей оборону. Тристан выстроил свой отряд полукругом. Он шёл на приступ по всем правилам военной науки.
Первая пробная атака провалилась. Анрие Кузен, посланный вытянуть цыганку из норы, увидел свирепый взгляд Гудулы, её длинные жёлтые ногти, оробел и повернул обратно.
— Поторапливайся! — прикрикнул недовольный командир. На востоке занималась заря, скоро на улицах появятся первые прохожие, которым ни к чему видеть возню на площади. Но совладать с затворницей оказалось не под силу палачу, достойному слуге своего лютого начальника. Анрие Кузен замешкался, отступил. Во вторую атаку спешившийся Тристан пошёл сам.
— Старуха, отдай нам девчонку добром, — угрожающе приказал он, пытаясь рассмотреть тонувшее в полумраке пространство кельи. — Почему ты не хочешь, чтобы мы повесили её по воле короля? Ведь ты, чёрт тебя задери, на дух не переносишь цыган!
Лицо затворницы исказила невообразимая мука. Ни на что уже не надеясь, она, тем не менее, не сдавалась, испепеляя злобными взорами стрелков вместе с их начальником. Гудула и Тристан молча смотрели друг на друга. Вдруг в горле старухи что-то забулькало, как в паровом котле, она разразилась визгливым хохотом.
— Почему я не хочу, спрашиваешь ты? Она моя дочь! — закричала вретишница. — Дочь, слышишь ты, волк? Будь ты сам дьявол, Отшельник, королевский кум, я не позволю тебе отобрать её у меня!
Она вцепилась в камни так, что пальцы побелели. Казалось, никакая сила на свете не способна вырвать у неё цыганку. Тристан, несколько обескураженный, ответил, нахмурившись:
— Мне очень жаль, но такова воля короля.
— Какое мне дело до твоего короля? — взвизгнула Гудула.
Мать неистово защищала своё дитя.
Тристан с сомнением оценил размер оконного проёма: кум короля был слишком широк в плечах, чтобы лезть в келью. На уговоры же упрямая старуха не поддавалась.
— Ломайте стену! — приказал Великий прево.
Пока шла перепалка, ночной мрак окончательно рассеялся. Проснувшиеся с первыми лучами горожане, спешившие на рынок, чтобы разложить товар на прилавках до появления покупателей, с удивлением смотрели, как солдаты, вооружившись кирками и ломами, налегают на камни Роландовой башни. Происходящее неожиданно напомнило Великому прево события давно минувших лет, штурм Понтуаза, бесперерывную работу орудий, пробивавших бреши в крепостных стенах, перемалывая упорную оборону англичан.
На каждый удар, крушивший её убежище, затворница отзывалась пронзительными воплями.
— Ты здесь, волк? — верещала она с пеной на губах. — Подойди, попробуй забрать мою дочь! Ты не понимаешь? Женщина говорит тебе, что это её дочь! У тебя когда-нибудь была дочь? Эй, волк! Разве ты никогда не спал со своей волчицей? Разве у тебя нет волчат? А ежели есть, то, когда они воют, разве у тебя не переворачивается нутро?