Тринадцатый хозяин

Посмотрел на меня Джек, сморщил нос, фыркнул с этаким презреньем и нашел другого дупеля. Я опять промазал. Это было уж слишком. Известно, как летают дупели — едва перебирают крыльями в воздухе. Мне самому стало противно. А Джекинька рассердился. Как зарычит, как сверкнет глазами. У меня сердце так и екнуло. Ну, думаю, задаст он мне. Бежать бесполезно, лезть некуда — кочки да кусты. Но обошлось и на этот раз. Джек находит третьего дупеля и все проделывает обычным порядком — посидел, показал глазами и выгнал. Я промазал в третий раз.

Джекинька ка-ак рыкнет, как прыгнет ко мне. Как хватит за… стыдно сказать, за какое место. Я света белого не взвидел. Бросил ружье, ухватился за укушенное место обеими руками и гляжу на Джека. И кажется мне, что клыки у него, как у саблезубого тигра из музея палеонтологии, а в глазах шаровые молнии сидят. Так глядели мы друг на друга минут пять.

Сдержался Джекинька. Отошел, попил воды, успокоился. Потом покрутил носом и опять нашел дупеля, да так быстро и ловко, как я нахожу в своем кармане две копейки на газету. Нашел и смотрит на меня.

— Н-нет, — говорю, — уважаемый, вот тебе ружье, стрелян его сам. Ты сможешь.

Поднял ружье и стою, не иду. Он смотрит, а я не иду, уперся от отчаянья. Все равно, думаю, пропадать.

Подождал, подождал Джек, подошел ко мне и рычит. Я от него, а он заходит с другой стороны. Я от него, а он опять… Вижу, гонит меня Джек прямо к дупелю. Каково, а?.. Ум-то, ум!..

Махнул я рукой, подошел и убил дупеля. Постарался. Джек посмотрел одобрительно и хвостом вильнул — ничего, мол, получилось. Давай, учись.

Да-а… Сильный характер имел Джекинька. А почему? Отвечаю — цену себе знал. Но такого пса уже больше не будет, нет… Не те пошли собаки…

Иван Антонович махнул рукой и налил себе еще кружку чаю.

Барамбош

Для каждой охоты нужна своя собака. По птице — лягавая, по зверю — лайка. Но если вы идете ночью за барсуком, то нет собаки лучше барамбоша.

Так говорил мне Крепива.

Он знал, что говорит. Единственно он в нашем городе еще охотился за барсуками, ему доставала собак бородатая старуха, а он нашел подземный городок. Все легочники в нашем городе знали Крепиву и шли к нему в октябре месяце, и, покашливая глухо, просили барсучьего сала. Говорили:

— Лучше всего пить сало на ночь с горячим молоком. И грудь смягчает и каверну заживляет.

…Познакомились мы с Крепивой прошлой весной, в разлив Оби. Так — застукала река на островах много зверя, и послало нас охотобщество мазаить.

Одни застигнутые звери сидели на островах, другие плыли на льдинах. Попадались и нахлебавшиеся.

На островах обычно сидели лоси, косули, волки и зайцы, на льдинах чаще плыли деревенские собаки. Но видели мы и рыжего кота. Сидит, щурится на водяной блеск. Но как он завопил, увидев нас! Как жаловался и плакал в лодке!

И плавали мы — от острова к острову, от льдины к льдине — мазаили.

Увидел я мирные картины — лисы и зайцы спасались на одном островке, и косые не боялись лис, а те не терзали зайцев.

Видел смешное — три лисицы сидели на дереве, стоявшем в воде.

А сколько щиплющих сердце картинок, когда зайцы пугаются нас и с плачем бегут в воду и тут же возвращаются обратно. И остается крепко брать их за уши и сажать в мешки.

Там я и увидел Крепиву. Так — плывет легонькая байдарочка, в ней трое — два человека и барсук. Один человек гребет, торопится, другой барсука за хвост на весу держит и все говорит:

— Ой, скорее, ой, не удержать. — И опять: — Ой, не удержу, ой, выроню.

Барсук же, вися вниз головой, ругал спасателя на все корки и водил лапами, норовя зацепить его.

Лодки наши пошли рядом.

— Во дает!.. Я его спасаю, а он меня грызть хочет, — говорил нам спасатель.

Барсука держал Крепива. Я смотрел на крупные его кисти с въевшейся пылью металлов. На пальцы — сильные, грубые. На руке свежие царапины.

Рука эта крепко держала зверя за куцый отросток. И мне думалось — это символ: это человек, опомнясь, спасает природу.

А барсук все ругается, все топорщится — странный, ископаемого вида зверь, не то свинья, не то хищник.

— Спасаешь, а сколько их поубивал? — спросил яаш моторист, но байдарочка уже подошла к берегу.

— …А основная ваша профессия? — спросил я Крепиву вечером, на отдыхе, вспомнив металлические кисти его рук.

— А слесарь, — ответил Крепива.

— Слесарь?

— Слесарь… В депо работаю.

Я рассматриваю его.

Крепива серьезный, мрачного вида мужчина. Давно за пятьдесят. Седой. Лицо суздальского типа. Глаза маленькие, зеленые, впалые. Неожиданное в нем очень хороший лоб, поднимающийся над темным лицом.

И Крепива стал мне любопытен.

— Почему ты то спасаешь, то, говорят, охотишься? — спросил я.