Тринадцать ведьм

— А потом приезжал следователь, спрашивал про него. Горничную, администратора… всех! И меня, конечно. Нас же видели вместе, тут все друг друга знают. Вроде его жену убили. Я им сразу сказала, это не он, он был тут со мной всю ночь. Ждала, что он позвонит, даже сама позвонила… Нинуля, подружка, дала мне номер с его анкеты, я и позвонила. Но он не ответил. А про что вы собираетесь писать?

Добродеев взглянул на Монаха.

— О том, как можно провести время в вашем замечательном городе. Будет серия: «Города области, история вчера и сегодня», — сказал Монах. — Как можно провести время, где, с кем… как-то так.

— Бедная девочка, — сказал Добродеев на улице. — Будет ждать материал.

— Для прожженного журналюги, Леша, ты очень сентиментален. Будет статья, не будет статьи — все едино. Ты сделал ее счастливой, она внукам будет рассказывать, что знаменитый Лео Глюк… сам Лео Глюк почтил! И сразу мечтательный овал лица. Ну и гадость это пойло! — Монах сплюнул на тротуар. — И кофе тоже пойло. Нет, все-таки женщина варить кофе не умеет, — сказал он, вспомнив Анжелику. — Генетически не способна. За некоторым исключением, — добавил, вспомнив Иду. — Между прочим, ликер оказался в масть, а ты говорил, на фиг этот лосьон. Раздухарилась наша барышня, раскраснелась, с тебя глаз не сводила, похорошела! Я думал, ты останешься. А еще говорят, что для полноты счастья накиряться должен мужик.

— Да ладно! И что это тебе дало?

— Это дало мне многое, Леша. Нам дало. Наша миссия здесь закончена. Алиби у Шепеля нет.

— Ты думаешь, он ее чем-то опоил? Даже несмешно! Она совсем не умеет пить, ты же видел. Как все-таки личность раскрывается при общении, — заметил Добродеев. — Эта девочка, Лаура…

— Особенно после пойла, — сказал Монах. — Так и просится на язык: бедная Лаура. Может, ты прав, я не настаиваю на своей версии. Время покажет.

— Ты циник, Христофорыч.

— Циник. А еще я снимался в порнофильмах.

— Ты?! В порнофильмах? — Добродеев расхохотался.

— А что? Рылом не вышел? Или массой? Ладно, шучу, расслабься, Леша. Меня приглашали, но я не повелся.

…Всю обратную дорогу Монах проспал, а возможно, лишь делал вид, что спит, а сам думал. Добродеев, сгорая от любопытства и нетерпения, подъезжал к нему с вопросами, но внятных ответов так и не добился.

— Может, посидим у Митрича? — с надеждой спросил он уже в городе. — Поговорим.

— Сегодня не получится, Леша. Давай завтра.

— Куда тебя? — спросил разочарованный Добродеев.

Монах поскреб в бороде.

— Закинь меня к Иде, хочу узнать, как она после вчерашнего.

Добродеев иронически хмыкнул…

Глава 31. Кофе на кухне

Едва-едва я добрел,

Измученный, до ночлега…

И вдруг — глициний цветы!

Басё (1644–1694)

…И снова они пили кофе на кухне. И снова была тишина в доме, и тихий разговор, и скупые жесты, и мимолетные взгляды глаза в глаза.

— Расскажите о своем доме на море, — попросил Монах. — Я не знаю моря, моя стихия — лес и горы.

Ида улыбнулась.

— Там замечательно! Запах… даже не знаю, как описать! У нагретого на солнце песка свой запах, и еще запах водорослей и блики солнца, даже глазам больно. Голубое море на горизонте переходит в голубое небо… всюду сверкающая голубизна без берегов. Белый парус как бабочка; иногда кораблик. Покой… невероятный! Около дома пляжик, нужно спуститься вниз, там ступеньки в белой скале, неровные, сбитые, очень старые. Лежишь на песке, плеск и ш-ш-ш — волны накатываются и уходят в песок. Море дышит, и ты чувствуешь его дыхание, оно теплое и влажное, вдох-выдох, вдох-выдох… А ночью лежишь в постели и чувствуешь, что покачиваешься и плывешь. И такое чувство радости оттого, что завтра еще один прекрасный день, и послезавтра, и еще…

Ида закрыла лицо руками и заплакала. Монах молчал. О кофе они оба забыли.

— Чего вы боитесь, Ида? — спросил Монах.

— Я ненавижу себя! Толя очень много для меня сделал… Послезавтра похороны. Мы были одним целым, понимаете? А теперь его нет, и я думаю, если бы я была дома, он бы не умер. Получается, я виновата, понимаете? Он вытаскивал меня, а я его отпустила… не удержала. Он был сложный человек… — Она запнулась.

— Ида, не мучайте себя, — сказал Монах мягко. — Близкие люди уходят, так случается, и ничего нельзя ни предвидеть, ни изменить. У тех, кто остался, всегда чувство вины за слова, мысли, поступки. Так мы устроены. Вы ни в чем не виноваты. Ваш муж заботился о вас, верно, но разве вы не сделали бы для него того же? Вы были вместе в счастье и горе…

— Вы не понимаете, — прошептала Ида. — Толя хотел продать дом, пропала партия товара, нечем было заплатить кредит. Господи, что же мне делать? И еще эти смерти… я ничего не понимаю! Я не знаю, что мне делать…

— Теперь от вас мало что зависит. Все уже произошло, и нужно принять. Вам нужно пережить послезавтра, подписать бумаги о продаже бизнеса, прийти в себя и уехать. Я бы на вашем месте отдал себя в руки нашей общей знакомой Светланы, у нее большой заряд позитивной энергии.

Ида слабо улыбнулась.

— Она так много говорит!