Трильби

Маленький Билли огляделся и увидел массу соотечественников и соотечественниц. Особенно много было меломанов и знаменитостей из музыкального мира, которых он часто встречал в Лондоне. Ложи, переполненные публикой, широкими кругами, ряд за рядом, уходили ввысь, под самый купол, теряясь в сияющей дымке — это напоминало картину Мартэна! В императорской ложе сидел британский посол с семьей, а в центре меж ними — августейшая особа с широкой голубой лентой через плечо и с биноклем у августейших глаз.

Маленький Билли никогда еще не чувствовал себя в таком приподнятом, праздничном настроении и от этого невиданного зрелища и от лихорадочного, нетерпеливого ожидания. Он взглянул в программу: венгерский оркестр (первый, который когда-либо появлялся в Западной Европе) исполнит увертюру-попурри из цыганских танцев. Затем мадам Свенгали споет «Неизвестную арию» без аккомпанемента и другие арии (под аккомпанемент), включая песню Шумана «Орешник» (впервые исполнявшуюся в Париже). После десятиминутного антракта последуют венгерские чардаши, а под конец дива исполнит «Мальбрук в поход собрался» (вот те на!) и «Impromptu» Шопена (без слов).

Безусловно, весьма смешанная программа!

Около девяти часов в оркестр вошли музыканты и заняли свои места. Они были в гусарских венгерках, которые теперь уже так примелькались всем нам. Не успел первый скрипач опуститься на стул, как наши друзья узнали в нем своего старого приятеля Джеко!

Ровно в девять Свенгали встал за пюпитр дирижера. В безукоризненном вечернем костюме, высокий, чрезвычайно представительный, несмотря на длинную черную гриву завитых волос, он выглядел поистине блестяще. Наши друзья узнали его с первого же взгляда, хотя время и богатство поразительно изменили к лучшему внешность этого человека.

Он поклонился направо и налево в ответ на оглушительные аплодисменты, которыми его приветствовали, постучал три раза по пюпитру, взмахнул палочкой, и полилась восхитительная музыка. За последние двадцать лет мы успели привыкнуть к напевам подобного рода, но в ту пору они были внове, и странные их чары были одновременно и неожиданностью и волшебством.

К тому же у Свенгали был неслыханный оркестр! После увертюры огромная толпа почти позабыла, что это всего лишь пролог к великому музыкальному событию, и потребовала повторения. Но Свенгали только обернулся лицом к публике и поклонился — никаких повторений в этот вечер!

Наступила гробовая тишина, все замерли, затаив дыхание, любопытство было возбуждено до предела.

И вот маленькие пажи потянули за концы шелковых шнуров, занавес тихо раздвинулся, упал ровными складками по обе стороны, и высокая женская фигура появилась на сцене. На ней было платье, которое казалось каким-то античным одеянием из золотой парчи, затканное штразами и блестками в виде золотых скарабеев; белоснежные руки и плечи были открыты; на голове сверкала маленькая, усыпанная брильянтами диадема; густые светло-каштановые волосы, связанные на затылке, ниспадали длинными, волнистыми прядями почти до самых колен, как у тех восковых кукол в парикмахерских, которые сидят спиной к публике в зеркальных витринах как реклама для какого-нибудь особого шампуня для волос.

Она медленно шла к авансцене, спокойно и просто опустив руки, и чуть наклонила голову в сторону императорской ложи, а потом влево и вправо. Губы и щеки ее были подрумянены, темные ровные брови почти сходились у переносицы короткого носа с горбинкой. Рот был полуоткрыт, в нем сверкали крупные белые зубы; серые глаза неотрывно глядели прямо на Свенгали.

Ее лицо, худое и, несмотря на грим, какое-то измученное, было божественно прекрасно, оно светилось такой нежностью и смирением, такой трогательной душевной чистотой и кротостью, что все сердца невольно растаяли при виде нее.

Столь дивное и блистательное видение не появлялось ни на одной сцене или подмостках ни до нее, ни после; даже мисс Эллен Терри в роли жрицы богини Артемиды в трагедии «Чаша» ныне покойного прославленного автора не могла равняться с нею!

Зал встретил ее бурными рукоплесканиями. Когда она подошла к рампе, она снова наклонила голову — вправо и влево — и прижала руку к сердцу простым и пленительным жестом, с милой угловатостью, как грациозная и по-детски непосредственная школьница, которая и понятия не имеет о том, как надо держать себя на сцене.

Это была Трильби!

Трильби, которая не могла взять ни одной верной ноты! Трильби, которая не отличала до от соль!

Что же будет дальше?

Трое наших друзей чуть не окаменели, так велико было их изумление.

Могучий Таффи дрожал как лист; Лэрд широко разинул рот; Маленький Билли ошеломленно таращил глаза. Во всем этом было нечто неописуемо странное, непостижимое, огромное по своей значимости!

Наконец апплодисменты утихли. Трильби поставила левую ногу на скамеечку, приготовленную специально для нее, заложила руки за спину, губы ее были полуоткрыты, глаза устремлены на Свенгали, она приготовилась петь.