Триктрак

Ася назвала себя и двинулась через толпу за Верой, дрожа от волнения и восторженного ужаса. Сидячих мест имелось меньше, чем присутствующих, но поскольку слабая половина была представлена в концертном зале-бомбоубежище весьма немногочисленно, девушки устроились в первом ряду на изрядно потрепанных, но вполне устойчивых стульях. Пока Ася безуспешно пыталась высмотреть в толпе Лёню, на сцену вышел долговязый черноволосый парень, взял гитару и принялся мучить её аккордами, настраивая звучание. Следом появился крепко сбитый блондин, оказавшийся кларнетистом. Их появление было встречено всеобщим ликованием, но когда черноволосый гитарист, Стриж, закончив разогрев инструмента, взял первые аккорды и почти шёпотом произнес первую строфу песни, в подвале наступила тишина, словно некий волшебник произнес магическое «Алаказам!» Он запел неожиданно глубоким, чуть хрипловатым голосом. Пел соло, под аккомпанемент гитары и пронзительно страстного кларнета, пел много и долго, но Асе казалось, что время летело очень быстро. Песни были грустные и страстные, смешные и философские, стильные и матерщиные, был ли то рок, бардовская песня или баллады, гремучая смесь жизнелюбивой безнадёги средневековья, нескладной горечи конца двадцатого века, беспутной лирики Битлов и бесшабашности Роллингов, отзвуков отчаянного хрипа всенародно любимого, отверженного властями актера-поэта — гремучая смесь откровений, что родилась в котельных и подвалах, и была названа русским роком.

Впрочем, Ася совсем не задавалась такими вопросами, а просто слушала, чем-то восхищаясь, что-то отвергая, от чего-то скучая, иногда забывала о музыке, думая об Акулове и о себе, затем возвращалась, захваченная энергией баллады или бешеной скачкой рока, всем, что происходило вокруг, кипело, переливаясь восторгами, руганью, аплодисментами, топотом, подхватыванием любимых напевов. Она даже не заметила, как Лёня подошел к ней, встал позади, наклонился, что-то шепча на ухо, Ася даже вздрогнула от неожиданности.

— Что, что ты сказал?

— Нравится? — повторил он.

Она кивнула, прижав ладони к пылающим щекам. Возможно, он наблюдал за нею все это время со своего, невидимого ей места?

Концерт затянулся почти до утра. Вера, прощаясь, по-мужски пожала Асе руку, а Лёню чмокнула в щёку, словно близкого знакомого. Дождь прошёл, и небо, начинающее осторожно светлеть, обещало, по крайней мере, пару часов не поливать промокший насквозь город. Толпа меломанов-полуночников быстро растеклась по улицам и переулкам, и воцарилась тишина, которую нарушали лишь случайные звуки спящего города.

— Спасибо, Лёня, было здорово! — сказала Ася.

— Устала? Так сошлось, что сегодня их последний концерт, жаль было пропустить.

— Нет, всё хорошо. Но ты же мог объяснить.

— Не мог, это долго, и девушке не понять.

— Отчего же? — обиделась она. — Вера, небось, понимает.

— Вера? Брось, она — особый случай.

— Значит, ты такого мнения о девушках: они все любят шампанское, и не понимают простых слов. И должны послушно бежать следом за…

Ася замолчала, слишком резкое слово чуть не слетело с языка, а она, возмущаясь Лёниными словами, так любила его, невозможно сильно любила, что готова была идти с ним хоть, банально говоря, на край света. Но что у него с Верой? То же самое, что и с Лариской? И хотелось спросить, правда ли то, что сказала Вера — он никогда не приводил девушек на рок-концерты — но она не решилась.

— Не думала, что ты любитель рока, да еще знаток таких мест, — она миролюбиво сменила тему.

Лёня хмыкнул и начал рассказывать, что Стриж — его одноклассник, что они дружат уже сто лет, и что он сам пытался петь, но медведь наступил на ухо, да там и остался, что пару раз попадал в милицию из-за таких концертов, и что у него есть множество записей, которые нигде больше не найти, и что наш рок когда-нибудь должен выйти из подполья, и что в Питере скоро ожидается открытый концерт «Машины времени».

Ася слушала, пыталась что-то добавлять, в основном не очень успешно, а в голове неустанно крутился напев песни Стрижа.

И тебя уведут, далеко, далеко,

Эти мысли чужие и длинные ноги,

А вернуться из дали совсем не легко,

Ведь, как лезвия бритвы, нас режут дороги…

Она не заметила, как пропела вслух, Лёня подхватил, видимо, забыв о неловкости медведя, громко, на всю ночную улицу, их голоса эхом отдались в прозрачном воздухе.

— Ты далеко живешь? — спросила Ася, когда, посмеявшись над своим дуэтом, они замолчали.

— В Автово, с родичами, — ответил он.

— С родителями? — переспросила она.

— Ну да, сестра еще есть, младшая.