Тридцать три несчастья

— Ну как сказать. Идут, такие, никого не трогают, лозунги скандируют, и тут бац! Налетели со всех сторон и давай скручивать! — заметив, что остальные заключенные стали подтягиваться и интересоваться беседой, находящегося в центре внимания Илью понесло. Найдя свободные уши, истосковавшиеся по вестям с «воли» он красочно расписал автоматы, водомёты и мордобой.

— Тебя вон тоже не хило раскрасили, — кивнул бородатый. — Ничего. Держись, орел! Наше дело правое. А звать-то тебя как?

— Ильюхой… Ильёй то есть.

— Семен! — бородач хлопнул его по руке широкой ладонью. — Будем знакомы! Поняв вдруг, что никто не собирается его гнобигь, унижать, расспрашивать о

статьях и ходках и прогонять к параше, Илья выдохнул с облегчением К его удивлению, здесь собрались довольно разные, но одинаково образованные люди.

ыслушав последние новости, они разбрелись по своим местам. Бородач беседовал со своими соседями о некомпетентности правящей коалиции, недостатках социальной политики, всеобщем равенстве и свободах. Сверху свешивались ноги в лёгких сандалиях. Там велись дебаты о необходимости внедрения поэзии в души и сердца подрастающего поколения. Рядом через проход тощий взлохмаченный старик рассуждал о микро и макрокосме, а в углу заунывно поигрывал на губной гармошке странный парнишка с собранными на затылке густыми дрэдами.

— А много за это дают? — повернув голову, Илья отвлёк добродушного соседа от важных лекций.

— За митинг? А кому как. Я вот, например, четвёртый месяц чалюсь. А Митька кивнул он в сторону веснушчатого растамана с гармошкой, вторые сутки всего '

лишь. Ещё двадцать восемь осталось.

— Ого, — вздохнул Илья. — А мне домой надо…

— Так ведь всем надо, не меньше твоего, — рассмеялся бородач. — Из камеры очень трудно вести подпольную деятельность.

Илья хотел было спросить, какую именно деятельность имел в виду бородач но во время сдержался. А то подумают ещё… Лучше уж кивать головой в знак согласия о роспуске Кабинета Советников. Илья сидел на нарах, болтая ногами, и уныло поглядывал в маленькое, под самым потолком окошко, куда не смог бы протиснуться даже пятилетнии ребенок. А завтра? Что его ждёт завтра? Те же коридоры, шахты лифта, трубы и тёмная комната, где яркий свет и невыносимая боль…

Вскоре в коридоре послышалось бренчание и скрип колёсиков, затем в нос ударил запах тушеной капусты. Окошко в дверце камеры приоткрылось, в нём показались огромных размеров груди, спрятанные под тонким синим халатом, и лные женские руки, которые начали суетиться, гремя мисками, поварёшками и крышками кастрюль.

Обрадованные сокамерники выстроились в ровную очередь, как на приём к врачу. Каждый подходил к окошку и получал свою порцию каши. Рядом плюхалась ложка капусты с какими-то шкварками и выдавалась эмалированная кружка с разбавленным и остывшим чаем.

Заключённые отходили в сторону и принимались уминать это, позвякивая алюминиевыми ложками. Заметив, что кухарка извлекла из-под халата между грудей записку и протянула ее в руки бородачу, Илья поморщился: «Тоже мне, мачо… Уже на всех тёток с голодухи кидается».

Присев на край постели, Илья ковырнул ложкой корку на серой каше, брезгливо понюхал капусту и поставил миску на колени. После долгих побоев есть не слишком хотелось, все тело ныло, а живого на нём осталось совсем немного. Но били они правильно. Так, чтобы не оставить на коже ссадин и непоправимых последствий.

Чтобы потом можно было продолжить свою пытку, оставив пленника в живых Ему не давала покоя мысль о судьбе Кости. Может, его поместили в другую камеру, чтобы друзья не могли договориться? Может, завтра их ждёт очная ставка? Может, военные, наконец, плюнут на них и отпустят на все четыре стороны? Отпустят, как же… Скорее путешественников меж мирами сдадут на опыты…

— Молодой человек, вы кушать будете? — прервал его размышления упитанный кучерявый мужик в круглых очёчках.

— А?

— Я интересуюсь: вы кушать будете?

— Аппетита нет, — буркнул Илья и протянул ему свой нетронутый ужин.

Оказывается, мест на нарах всем не хватало, и приходилось спать по очереди. Бодрствующие стараясь не шуметь

сидели в ожидании своей очереди на грязном полу. Так Илья смог поближе познакомиться с молодым парнишкой с дредами, веснушками и губной гармошкой, который, как выяснилось, шарил в машинах и другой технике.

— А я ему говорю: дурак ты, Тёма, свечи тут не причём, — рассказывал он шепотом очередную историю. — Инжектор смотри!

— Слышь, Митька, — перебил его Илья. — А на каком топливе твоя тачка ездит?

— На обычном, доступном и неправительственном, на бензе галимом.

— Галимом это как? На девяносто втором? Или девяносто пятом?

— Ты о чём, братан? Я ж те не Советник, чтоб на элитном, очищенном гонять! А я че есть. По старинке. Да, если соляра понадобится — тоже обращайся. Любой танк заправлю подешёвке, есть знакомые.

— А смог бы ты неизвестную ранее машину без ключа завести и бензом заправить?

— Что значит, неизвестную? Я в гаражах тридцать седьмого дистрикта столько техники перевидал, что тебе и не снилось