Тридевятые царства России

Имя это или фамилия? Как посмотреть. У каждого тувинца есть личное имя, а есть прозвание, обозначающее принадлежность к роду. И они могут меняться местами. Есть, скажем, разветвлённые роды-кланы Монгушей, Оюнов, Ондаров, Салчаков и т. д. Но мальчишке вполне могут дать личное имя Монгуш или Салчак. А фамилией станет прозвище или имя родителя: допустим, Кызыл-оол (рыжий мальчик). Любая фамилия может стать именем, но не наоборот. Принесённые русскими имена – Владимир, Валерий, Сергей, – а также тувинские Темир (железо), Буян (благо) и им подобные – в фамилии не превращаются. Что касается женских имён, то тут очень часты имена-прозвища, чаще приятные, и весьма разнообразные: Кара-кыс (чёрная девочка, чернушка), Чечена (разговорчивая), Анай (козочка) – и так до бесконечности, наряду, конечно, со всероссийскими Еленами, Маринами, Ольгами.

Первым делом налаживаем контакт. Старик чуть-чуть говорит по-русски, а наш водитель и мы – чуть-чуть по-тувински. Присутствует и ритуальный момент: беседа – дело мужское. С подростками и женщинами нам лясы точить не пристало. Стоим в кружок по стойке «вольно» между машиной и юртой, объясняемся, помимо мимики и жестов сплетая в замысловатую нить русские и тувинские слова.

– Здравствуйте, эки!

– Эки, здарова!

– Мы вот археологи, ездим, курганы смотрим. Курган, хорум, да?

– Археологи, но! Я знай.

Происходит называние по именам, непременное угощение сигаретами и закуривание. В прежние времена тувинцы, встречаясь, обменивались трубками и, если не спешили (а куда в степи спешить?), то тут же и выкуривали по трубочке. Трубка-данза маленькая, минут на пять-десять.

– Мы из Петербурга, ну, из Ленинграда.

– Ленинград знай, да.

– Тут у вас курганы есть? Хорум?

– Хорум, да, есь, многа хорум.

– Тут ведь недалеко Грач копал. Грач, знаете?

– А! Грач, да! – старик оживляется, улыбка разглаживает его чёрные морщины. – Грач там копал, – машет рукой за гору. – Я у Грача копал. Грач, да!

Вежливая беседа продолжается ещё некоторое время, в течение которого мы узнаём, что у старика Кара-Сала девять сыновей и пропасть внуков. (Дочерей и внучек считать не принято; во всяком случае, хвалиться их количеством.) Старшие сыновья живут далеко: кто в ближайшем посёлке Саглы, кто в райцентре Мугур-Аксы, а кто и в городе. Младший здесь – вот он. А это кто? Это внуки. Следует заметить: старший из имеющихся в наличии внуков лет на пять старше младшего сына. А овец много? Много, да. А лошадей? Тоже много. А коровы? И коровы есть. Оглядываюсь вокруг: парень гонит с гор одну отару, голов двести-триста; другая лежит, пользуясь нежаркой погодой, возле стойбища. Лошади, несколько десятков, бродят вокруг. Стадо коров, тоже немаленькое, пасётся возле речки. Да, скота довольно.

Во всё время разговора старуха и подростки стоят вокруг. Кара-Сал быстро отдаёт какой-то приказ – и двое подростков бегут в сторону отары, девчонки – к соседней юрте. И хозяйка хлопотливо уходит – руководить хозяйственным процессом.

Пока идёт этот самый процесс, наши фотографы успевают, кажется, в полной мере удовлетворить свою страсть к этнофотографии, а Кара-Саловы внуки и внучки – своё любопытство. Одна девчонка тащит маленького чёрного козлёночка – знакомить с приезжими. Другая тянет гостя-фотографа за загородку, где в густом тёплом навозе барахтается телёнок. Надо сказать: детям в тувинских юртах не запрещается ничего. Их никак видимым образом не воспитывают и как будто не замечают. Приезжие им вдвойне интересны потому, что, в отличие от своих взрослых, обращают на них внимание, общаются с ними.

Сижу в машине, делаю записи в дневник, сверяясь с генштабовской картой-километровкой. У приоткрытой дверцы появляется черноволосая и черноглазая любопытная голова: девочка лет шести, типичная Кара-кыс, робко и осторожно заглядывает – чем это бородатый дядька занят. Минут через десять, в течение которых девчушка стоит, не переменив позиции, появляется парнишка чуть постарше. Этот присматривается недолго, потом по-деловому и даже малость с вызовом забирается в салон – мол, смотри, какой я храбрый. С живым интересом ощупывает мою гимнастёрку образца 1946 года. Потом берёт мои карты и вдумчиво их разглядывает, хотя вряд ли умеет читать. Всё это – не говоря ни слова.

Без пролития крови

Двое подростков приволокли барана, уготованного на заклание. Аккуратно положили на спину. Старик принёс нож, а сам стал рядом. Все дальнейшие операции с хирургической точностью и спринтерской скоростью осуществляли два парнишки лет тринадцати-четырнадцати; старик стоял рядом, контролировал и инструктировал.