Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Полагаю, что из этого текста уже понятно, какой аспект духа сюрреализма, как апокалиптического духа ИНОГО, являет нам дигитальное творчество большого мастера своего дела Константина Худякова. И этот аспект, пожалуй, пострашнее всех тех, о которых я говорил в этих пяти текстах о духе сюрреализма, начиная с предчувствия его некоторыми старыми мастерами и кончая самими сюрреалистами и примитивистами. Там, несмотря на иногда почти пугающую своей инаковостью инобытийность, мы чаще всего все-таки ощущали и глубинные метафизические преобразования бытия эсхатологического, позитивно преображенческого космоантропного характера. У Худякова за предельно гламурной, сладкой красивостью со сверхчеловеческой точностью проработанных форм и фигур зияет Абсолютная пустота Небытия, во всяком случае, в человеческом понимании. В этом лишний раз убедила меня и его большая выставка в Академии художеств 2012 года, которую мы смотрели вместе с Н. Б. и пришли к единому мнению. Дух его работ не изменился, хотя компьютерная технология вроде бы еще более усовершенствовалась.

С пугающей очевидностью дух сюрреализма этого типа ощущается в работах Худякова на христианскую тематику: «Предстояние/Деисис» (2004), «Иоанн» (2007–2010), «Тайная вечеря» (2007–2008). Особенно показательна в этом плане последняя вещь. На длинном столе (220 см), покрытом какой-то плотной тканью, покоятся в завязанных целлофановых пакетах с водой (кажется, замерзшей, ибо стол за пакетами покрыт вроде бы льдом и инеем) тринадцать гипсовых масок. Сравнение этой работы с уже рассмотренными мною во втором письме о духе сюрреализма картинами Леонардо да Винчи и Сальвадора Дали на этот сюжет только усиливает апокалиптический дух метафизической пустоты, явленный нам творчеством Худякова в целом и его «Тайной вечерей» особенно.

Константин Худяков.

Апокалипсис. Фрагмент.

2010.

Собрание автора

Константин Худяков.

Рождение Легенды-2.

2010

Константин Худяков.

Тайная вечеря. Фрагмент.

2007–2008.

Собрание автора

На этом я, пожалуй, завершу мой цикл писем о духе сюрреализма, ибо трудно себе представить, куда здесь еще можно ехать дальше Худякова. Финиш!

Простите за нагнетание пустотного апокалиптизма, но ИНОЕ, к которому современное человечество радостно и бездумно устремляется на путях техногенного угара от Культуры, Худяков показал воочию и значительно сильнее, чем ваш покорный слуга мог сделать это вербально.

Дружески, В. Б.

(26.10.15)

P. S. Закончив пятое письмо разговором о Худякове, я ощущаю, тем не менее, какую-то незавершенность темы. И здесь перед глазами всплывает «Герника» (1937) Пикассо. Ну, конечно, в этом грандиозном полотне и всей огромной тематике целого ряда картин и эскизов, связанных с ним (в 2006 году им была посвящена большая выставка в Мадриде, которую мне удалось хорошо изучить) и с военной проблематикой в целом, дух апокалиптизма звучит мощно и устрашающе. Как же я забыл об этом? Да нет, не забыл. Просто вспомнил тогда, когда и надо было вспомнить: именно сейчас, проследив дух сюрреализма в разных его ипостасях в истории искусства до дигитальной модификации. «Герника» ставит передо мной, пожалуй, последний вопрос, связанный с главной темой этих писем: а отличается ли дух сюрреализма в искусстве как являющий чуткому реципиенту те или иные аспекты апокалиптизма и его возможных инобытийных последствий от апокалиптизма пост-культурного ИНОГО, явленного нам дигитальным искусством Худякова (а он, я думаю, здесь первый, но не единственный — за ним уже видится легион пока более мелких последователей и подражателей в современных арт-практиках)?

Пабло Пикассо.

Герника. 1937.

Прадо. Мадрид.

Экспонируется в Национальном Центре искусства королевы Софии.

Мадрид

И «Герника», не являющаяся по существу сюрреалистическим произведением, но явно дышащая духом апокалиптизма в его катастрофическом и очень близком к обыденному человеческому пониманию христианского Апокалипсиса облике, помогает ответить на этот вопрос. Отличие принципиальное и качественное. Дух сюрреализма, о котором я говорил на протяжении всех пяти писем, прослеженный от живописи старых мастеров до сюрреалистов и примитивистов, — это в целом дух христианского Апокалипсиса в разных его аспектах и веяниях. И главное в нем — метафизическая глубина и духовный смысл, неразрывно связанный с грядущим будущим человека и человечества в целом. Даже у Де Кирико и во многих работах Дали, где человека почти нет на полотнах, ощущается явная ориентация на чисто человеческое непосредственное переживание вершащихся или грядущих космоантропных событий и метаморфоз. Исключение здесь среди сюрреалистов составляет, пожалуй, только Ив Танги. Его апокалиптизм не имеет ничего общего с христианским Апокалипсисом, но, тем не менее, непонятно как все-таки вполне вписывается в пространство Культуры. Он, как и некоторые работы того же Дали, уже намекает на то, что реализовал Худяков, но еще очень далек от этого.