— Мне что-то уж которую ночь не спится, — сказал Артем. — Я приду к тебе после полуночи... Сходим на станцию? Я ведь тоже не видел, как там твой дружок дежурный заправляет всем движением.
1
Отталкиваясь палками, Артем ходко скользит на лыжах вдоль железнодорожного полотна. Лыжи с шорохом утопают в пушистом снегу, палки глубоко проваливаются. Справа — высокий снежный откос, припорошенный сверху сажей, слева — маленькие, причудливо облепленные снегом елки, Некоторые до самой розоватой маковки занесены сугробами. Меж елок петляют неглубокие звериные следы, возле кустов оставили свои крестики птицы. Артем не спеша прокладывает лыжню по непорочной целине. Впереди на краю насыпи краснеет семафор, а за ним — железнодорожный мост через Березайку. Там у моста нужно повернуть налево и идти вдоль речки до Горбатого карьера. Это самая высокая гора близ Смехова. Ребятишки после школы дотемна пропадают там. Здесь недавно была накатанная лыжня, но за ночь от нее и следа не осталось.
Лыжи с ботинками и креплениями вручил Артему директор школы, сказав, что это скромная премия за отличное преподавание в младших классах. Артем принял нежданный подарок с благодарностью.
На следующий же день он отправился на Горбатый карьер. Кататься — так уж с настоящей горы! Лыжи он с детства любил и, как только представлялась возможность, с удовольствием ходил на них. Без устали карабкался на высокие горы и стремительно спускался. С трамплина тоже прыгал.
Небо над головой стеклянно-чистое. Лишь там, где в туманных радужных кругах купается невысокое зимнее солнце, алеют редкие застывшие облака. Морозный воздух сжимает ноздри, изо рта вырываются клубы пара, на бороде и усах оседает иней. В глубоком снегу на пригорке примолкли высокие сосны. Там, где поработал дятел, снег под деревьями усыпан иголками и черными сучками. На некоторых ветвях столько налипло снега, что кажется — опустись на дерево птица, и ветка затрещит и обломится. Но птиц сегодня не видно.
Со стороны Бологого послышался протяжный, подхваченный эхом гудок. Пассажирский идет на Полоцк. Над лесом одна за другой стали появляться округлые расползающиеся шапки дыма, все слышнее тяжелый грохот. Артем даже остановился, когда черная лоснящаяся громада паровоза, скрежеща красными колесами, обдала сверху горячим влажным паром и со стоном пронеслась мимо. В снежном вихре, окутавшем поезд, замелькали зеленые пассажирские вагоны. На серых покатых крышах зайцем-безбилетником откуда-то издалека ехал почерневший от копоти снег. Пассажирский прогрохотал, а за ним еще долго тащился широкий клубящийся снежный хвост.
Взобравшись на высокую гору, Артем долго стоял на неширокой, утрамбованной лыжниками площадке. Отсюда открывалась великолепная панорама: сосновый бор
развалила пополам прямая просека, убегающая за горизонт. Вблизи лес зеленый, мохнатый, с белыми вкрашшками берез, дальше — сизый, со сверкающими солнечными полянами, извилистой, заснеженной полосой Березайки, на берегах которой богатырями, будто на страже, стояли стога. На горизонте сиреневая дымка стирала грань между вершинами деревьев и небом. Далеко впереди от леса отделилась черная точка и медленно выползла на солнечную поляну. Точка была крошечной фигуркой человека и оставляла за собой узенький, как балалаечная струна, сияющий лыжный след.
Артем сильно оттолкнулся палками, присел и помчался вниз. Мелькнула запоздалая мысль, что неплохо было бы сначала проверить незнакомую, полузаметенную поземкой лыжню... Ледяной ветер обжег лицо, с необыкновенной легкостью проник сквозь лыжную куртку и свитер, сердито куснул за колени. В ушах заломило. И вдруг одна лыжа, наскочив на что-то, выпрыгнула из неглубокой колеи, вторая, разбрызгивая снежную крошку, заскребла по снегу. Артема швырнуло на мчавшиеся на него с бешеной скоростью кусты и стволы деревьев. Глухой треск, колючая ветка больно хлестнула по лнцу, залепив глаза снегом, тяжелый удар, вызвавший радужный огненный блеск, и мягкий, обволакивающий, будто сон, мрак...
2
Артем с трудом раскрыл глаза и увидел колеблющийся, бегущий куда-то бревенчатый потолок, из щелей которого торчали сухие белые комки мха. В древесине чернели отполированные сучки. Они тоже куда-то бежали наперегонки. Издалека сквозь непрерывный гул пришел ровный, монотонный голос:
— ...засыпанный снегом, лица-то не видать, одна черная борода торчит. Как в одном анекдоте... сам вдребезги, а лыжам хоть бы что! Правда, там про галоши...
Еще не соображая, что случилось, Артем осторожно пошевелил сначала руками, потом ногами. Вроде бы целы. Поморгал глазами, и потолок с черными сучками послушно остановился. Однако, когда хотел повернуть голову на голос, потолок снова медленно поплыл, а резкая боль, будто тисками, сдавила виски, ударила в затылок, и он негромко застонал.
— Кажись, очухался... — сказал кто-то дребезжащим старческим голосом.
— Ну что, борода, память-то не отшибло? — спросил другой голос, молодой.