Три пункта бытия

— Немножко — это ничто, это меньше, а главное, хуже ноля! Второй раз и убедительно на том же самом месте объясняю тебе: Мансуровой Ирине Викторовне — дико везет! Ее муж не раскапывал историю — историю своей жены, жена Никандрова не приходила жаловаться на своего мужа ни в местком, ни в партбюро, и весь роман остался событием для очень узкого круга — это ли не везение?! Да, иметь одну только тетушку Марину с ее пристанищем, вдали от собственного жилища и от службы, — ты понимаешь ли, что это такое? А твой опять-таки муж? Он заслуженный ангел республики, он ни разу не заехал тебе в ухо, не вынудил тебя выцарапать ему ни одного глаза, а все происходит так, что ты ему ничем не обязана, он тебе ничем не обязан, он найдет кого-нибудь — его дело, ты найдешь — твое дело, оба не найдете — ваше дело. А Никандров? Да кто бы это другой из-за одного-единственного, оставшегося негласным романа взял да и уехал к черту на кулички и на целый год? Ты думаешь, это ему малина, да? Кто бы это взял на себя, разрубил узел самостоятельно, как взрослый человек, не замешав ни словом, ни упреком женщину? Знаешь ли, что бы случилось, если бы женщины узнали, что романы кончаются вот так, как кончился у тебя?

— Нет. Не знаю.

— И правильно: этого и представить себе нельзя! Я вот это знаю, и очень сожалею, что знаю. Очень!.. Ну вот, я все сказала. Кажется, ничего не забыла, — глубоко вздохнула Нюрок — мальчишеский чубчик на лбу, открытый сарафанчик, темные, матово-загорелые плечики, не женщина — объедение! Восторг! Но только восторг с грустинкой... И правда, зачем это Нюрок так много знает? Зачем уверена в своих знаниях? Такая уверенность и есть грусть этого восторга...

— Да, — согласилась Ирина Викторовна, — мне тоже кажется, что ты сказала все. Все, что хотела сказать! Ты — высказалась, а я до сих пор — нет!

Они замолчали, Ирина Викторовна еще любовалась Нюрком, грустила по поводу ее грусти и все еще ждала мгновения, чтобы начать высказываться по поводу Унтер-ден-Линден, а Нюрок переживала свою зависть. Потом Нюрок спросила:

— У тебя Иришка, глаза светятся... О лирике думаешь?

— Может быть...

— Об огоньках? Которые в нас только мерцают, а разгораются не в нас, а в ком-то другом? Даже — в какой-то другой вечности, да? — Нюрок придвинулась к Ирине Викторовне, легонько погладила ее: — Вот так — не горят и не потухают, да?

— Ты вот что, Нюрок, ты об этих самых огоньках почитай у армянской поэтессы Маро Маркарян. Она — умеет!

— Почитаю... Если советуешь — почитаю. Я ведь не глупо тебе завидую, Иришка. Только — не на том уровне.

— Как понять?

— Видишь ли, когда имеешь дело с тобой, нельзя забывать, что ты — явление временное, редкая химическая реакция... Не плохая, не хорошая — редкая. Которую и обозначить-то нельзя. Нет таких обозначений.

Ирина Викторовна не любила, если в ее присутствии ей выдавались общие и положительные характеристики: «Ах, какой вы человек!», «Вы человек такой-то». На это бывают горазды неумные мужчины: двух-трехдневное сидение за общим столом в санатории или на каком-нибудь симпозиуме — и вот тебе характеристика, развернутая по всем статьям.

А что?! Принять похвалу за какое-то стоящее дело, за поступок, за фасон платья или прически, даже за фигуру в целом, в этом, если разобраться, Ирина Викторовна нуждалась, конечно, при условии, что соблюдается тактичность и хотя бы небольшая, а все-таки оригинальность. Она вот знала рецепт экзотического пирога с солеными огурцами, и один раз гости качали ее за такой пирог, и это было очень приятно, а вот характеристики общего плана повергали ее в растерянность и в подозрение: человек-то, хвалитель-то, кажется, глуп?

Кому это можно было, кому Ирина Викторовна верила и в этом — так Нюрку, потому что Нюрок пользовалась своей привилегией либо в шутливом, либо в очень серьезном тоне и по делу.

Вот так — по делу — Нюрок высказалась и сейчас, наконец-то без ругани, без ссылок на то, что ее приятельница дура, или дуреха, или не в своем уме.

Ну, конечно, чего там скрывать — случай на Унтер-ден-Линден — это почти что детское состояние.

Детство прошло, и если уж разность 45—n приближается нынче к нулю, значит, оно прошло в незапамятные времена, но теперь так сложились обстоятельства, такими серьезными они стали, что без величия принципов детской жизни, прежде всего без девочкиных принципов, обойтись уже никак нельзя! Без этого, как известно, не обходилось ни одно крупное открытие и там это не вызывало сомнений, и очень жаль, что несомненный принцип мы не умеем применять к жизни повседневной, поэтому она и полна сомнений.

Дети — наше будущее, значит, и детские принципы — тоже, и вот стремление к будущему для взрослой Ирины Викторовны было всегда стремлением к своему детству и к своей юности.

Нынешняя Ирина Викторовна ужасно любила ту юную Ирочку, у которой был минимум требований к миру, и потому она сама легко вписывалась в мир, он был хорошим для нее, а она была также хороша для него.