Три пункта бытия

— Это кощунственно! — воскликнула она.

— Молчи! — ответил ей ее спутник, и тут же раздался страшный грохот... Из глубины холма, сквозь сорную траву, вырвался столб дыма с белыми космами, взметнувшись, дым почти тут же стал падать, сгибаться, потом появился совершенно черный огонь, он распространял жар и запах тлена.

А когда и этот огонь погас, а дым рассеялся, спутник Ирины Викторовны сказал ей:

— Смотри!

Она посмотрела: на откосе, на покрытой копотью траве, лежал закопченный свиток...

МОГИЛА ИЗВЕСТНОГО НЕСОЛДАТА

была надпись на нем...

Конечно, все это произошло только с ней и только для нее одной и рассказывать кому-то обо всем, что с ней одной произошло, было ни к чему, было бы бестактным и, пожалуй, безнадежным делом.

В воскресенье после обеда Ирина Викторовна отправилась к Нюрку. Выбирать не приходилось, это был единственно возможный вариант — кто бы это, кроме Нюрка, оказался способным выслушать столь необычную и, по крайней мере, на первый взгляд, несерьезную историю? Выслушать и не усомниться?

В последнее время Нюрок была нервной, то есть сдержанной, малоразговорчивой и очень исполнительной на работе: что бы ни сказала Ирина Викторовна, она все исполняла быстро и точно. Как раз в этом и проявлялась у Нюрка ее нервозность; когда она чувствовала себя хорошо и свободно, она много и не очень остроумно шутила и трепалась, работала с ленцой, зато по поводу почти каждого задания у нее возникали свои соображения — как лучше и быстрее сделать, как совместить два задания в одно. Нюрок и сама говорила, что единственным стимулом ее рабочей инициативы является лень: долго и неохота делать так, как тебе сказано, вот и выдумываешь — а нельзя ли сделать побыстрее?

Нынешняя затянувшаяся исполнительность Нюрка не очень смущала Ирину Викторовну — что ж, что Нюрок нервничала? Вполне вероятно, что и она тоже давно испытывает потребность поговорить без регламента на какую-нибудь закрытую тему.

Итак, в воскресенье Ирина Викторовна была у Нюрка и вот что, для начала, выслушала от нее:

— Ты, Иришка, такая образованная, такая умница, — вечно не в своем уме! Как ты заведуешь мной, как ладишь с начальством, как осваиваешь новую счетную машину — ничего этого я понять не могу и никогда не пойму! Точно! Знаю только, что ты все это делаешь, и, не дай бог, делать не будешь, а больше не знаю ничего! Так что же ты решила насчет своего Курильского, ну? Говори!

— Насчет моего Курильского? — пожала плечами Ирина Викторовна. — Я? Да ничего я не решаю, все предоставлено решать ему. И не о нем у нас с тобой должен быть разговор. Совсем не о нем!

— Так о чем же вы говорили? Когда ты объясняла Курильскому ситуацию?

— Я ничего ему не объясняла.

— Ну, а что объяснял он тебе?

— Ничего. Ведь мы же решили ничего не решать. Пока. Время покажет что-нибудь.

— Более чем странно, — развела ручки в стороны Нюрок. — Гораздо более! Да вы что — чурбаны, чтобы без объяснений? Ты вот что, Иришка, ты по-человечески должна сказать Курильскому: надо набраться терпения, подождать, пока у обоих перегорит до окончательного конца, а это произойдет тогда, когда вмешается кто-то третий.

— Третий? Вот уж не обязательно! Тем более не обязательно об этом друг с другом говорить.

— Да кто же это уходит от мужа ни к кому, а просто так: «Будь здоров!» Кто же оставляет мужа никому, а тоже просто так? Нет, без третьего у вас ничего не выйдет, и вы об этом прямо и недвусмысленно должны сказать друг другу!

— Не пойму: зачем нам с тобой об этом говорить? Тем более если третьего — нет? Что-то не так: ты сегодня не понимаешь меня, я — тебя!

— Не беспокойся, третий найдется — свято место не бывает пусто! — очень-очень горячилась Нюрок. — Пустое место пахнет медом, а все третьи, словно пчелы, прилетят на мед. На обе стороны прилетят, к мужчине — потому что мужчины податливее, они всегда в этих случаях оказываются более молодыми и более способными. К женщине это тоже придет, разве только чуть позже.

— То есть — ко мне? — уточнила Ирина Викторовна.

— Дуреха! — подтвердила Нюрок. — Лиха беда начало! У француза Ларошфуко сказано, что женщине проще не изменять ни разу, чем один-единственный раз.

— Да? Прямо так и сказано? Нахал он, твой француз.

— Умница и знал свое дело. Не в пример тебе.

— Бог с ним, с твоим знатоком — вздохнула Ирина Викторовна. — О чем это мы говорим?

— Да! — ответила Нюрок. — Да, я беру свои слова обратно: когда-то я говорила, что ты одна такая на десять тысяч женщин. Так вот: не на десять, а на сто тысяч. Это что же получается? Одна тысячная процента, вот что! Теоретически!

— В теории вероятностей я смыслю немножко.