Три пункта бытия

И я приняла ухаживания товарища Камушкина, руководителя художественной самодеятельности на станции Ветка. Тогда Камушкин тоже был молодым и называл меня «Крошечкой».

Но это продолжалось недолго, до тех пор пока Камушкин не узнал, что мой муж в тюрьме. Узнав об этом, Камушкин несколько рассеялся, а когда сосредоточился снова, было уже поздно: я влюбилась в Ивана Ивановича.

В самодеятельности я пела русскую песню про молодого корнета: «...мчится вихрем корнет молодой», Иван Иванович пел: «...все отдал бы за ласки, взоры...», тогда это были самые популярные номера художественной самодеятельности на станции Ветка — двадцать один год тому назад.

Иван Иванович был агентом по снабжению, а вскоре стал и начальником отдела. Иван Иванович был самым пожилым в самодеятельном коллективе, но никто так не играл молодых любовников, как играл он. Никто так не танцевал. Никто так не пел: «...все отдал бы...»

Никто и никогда не шел ради меня на такие жертвы: Иван Иванович оставил свою семью. Мы поженились, и вскоре у нас родилась девочка — Верочка-младшая.

Теперь моя дочь, Верочка-младшая, учится в том же большом волжском городе, в котором я, Верочка-старшая, двадцать один год тому назад кончила лесной техникум.

Теперь...

Генералов, размахивая чемоданчиком, прошел через первую квадратную комнату, в которой стоял большой, тоже квадратный, обеденный стол, диван в ситцевом, с цветочками, чехле, а простенок между окнами был заполнен фотографиями, отдернул ситцевую, с теми же пестрыми цветочками занавеску на дверном проеме и оказался в комнатке совсем маленькой, в которой было два предмета: большой сундук и большая кровать. На кровати, среди белых подушек, лежал умирающий Иван Иванович — седой, худой, с костлявыми руками, которые он держал, вытянув строго вдоль туловища, поверх пестрого одеяла. Даже и непонятно было — жив Иван Иванович или уже нет. Генералов озадаченно смотрел на него.

Иван Иванович медленно повернул голову и тихо сказал:

— Садись, Генералов... Не стоять же ты пришел.

Генералов поставил свой чемоданчик на сундук, сел рядом.

— Чего молчишь-то? — спросил Иван Иванович. — Разговаривай! Не молчать же ты пришел?

— В кавказский дом ходил...

— Опять?

— У них сроду электричество не горит, а кранты текут, у этих кавказцев. А подводка у них промерзает.

— Нынче уже тёпло... — вздохнул Иван Иванович. — Тёпло ведь?

— Каплет. Но у кавказцев — все одно промерзает. А чего звал-то? Срочно? Срочно звал, тогда давай сам и разговаривай!..

— Вот уж Камушкин придет.

— Придет не придет твой Камушкин, а нам что, же — молчать?

— Еще Боковитый обещался.

— Целый сельсовет собираешь. А повестка дня?

— Придут, тогда и повестка объявится...

— Большая повестка?

— Из трех пунктов.

— Из трех? А успеем?

— Кто как, а я успею! — заверил Иван Иванович.

Генералов вышел в большую комнату и тотчас вернулся со стулом в руках. Стул был с невысокой полукруглой спинкой. Генералов не сразу втиснулся в этот стул, а когда втиснулся, сказал:

— У кавказцев, похоже, старшая дочка снова ждет...

— У них так: то старшая, то младшая. Холостого года нет.

— Зятья подобрались деловые...

— И вот еще беда: пакли нету.

— Какой пакли?

— Ну сальник-то на кранты ставить ты из чего же будешь? Может, из древесной стружки?! Стружки у нас на станции Ветка, слава богу, хватает... А пакли нет. С паклей промблема.

— Чего там надо пакли-то на сальник? Вот! — Приподняв руку, Иван Иванович и показал на пальце, как мало надо пакли: с ноготок.

— И того меньше, — кивнул Генералов, — но все равно надо. Все равно выходим на промблему пакли. Однако, Камушкин пришел, а? — прислушался он.

Вошел Камушкин, небольшого росточка человек в стареньком, но аккуратно выглаженном темном костюмчике, в ярко-красном галстуке и с портфелем в руках. Он осмотрелся, особенно внимательно поглядел на Ивана Ивановича, поставил портфель на сундук рядом с генераловским чемоданчиком, потом вышел за занавеску, а когда вернулся с таким же полукруглым стульчиком в руках и уселся на нем поудобнее, тогда и сказал:

— Ну, привет, привет, Иван Иванович! При-вет!

— Привет, Камушкин, — отозвался Иван Иванович. — Я же говорил... сейчас Камушкин придет... явится.

— Кого еще ждем? — спросил Камушкин.

— Боковитого, — ответил Генералов.

— Хм... Начальство ждать, все равно что... Да он и не придет. Я видел, он в контору пошел. Сам видел. Собственными глазами.

— Это и значит — придет. И даже не придет, а приедет — на конторском на «газике».

— А я говорю...

— Сиди и жди! — прервал Камушкина Генералов. — Неужели непонятно — сидеть-ждать?

— Ты, Генералов, в любом деле как дома. Чуть вошел — уже ответственный распорядитель!

— Где в доме есть крант — там я и распорядитель!.. Ну, как и что, Камушкин? Ты же эту зиму еще и в школе учить — как там глядится нынешнее молодое поколение? Двойки-то ставишь ему? По художественной литературе?

— И еще ставил бы. Но начальство не велит. Поскольку происходит борьба за успеваемость.