Три недели с моим братом

– Ты замечал, что чем скучнее рассказ, тем дольше люди хотят говорить? – Мика со вздохом отмахнулся от жужжащих мух.

– Да ладно тебе, история интересная. Мы ведь ничего не знаем об этой культуре.

– Если мы чего-нибудь не знаем, значит, оно скучное.

– Здесь не скучно.

– Подумаешь, большая скала посреди пустыни.

– А как же ее необычный цвет?

– Необычный цвет мы видели утром. А днем это всего лишь большая скала. И мне не хочется быть съеденным мухами или поджариться на солнце, слушая бесконечные истории о битвах призраков.

– Тебя не удивляет, что люди ухитряются жить здесь тысячи лет?

– Меня удивляет, почему они отсюда не уходят. Хочешь сказать, ни один из аборигенов никогда не доходил до побережья, чтобы поймать рыбу на ужин, а потом, увидев пляжи и ощутив прохладный ветер, не говорил себе: «Эй, может, стоит переехать сюда»?

– По-моему, тебе голову напекло.

– Еще как. Такое ощущение, будто над головой кружат грифы, дожидаясь, пока я утрачу бдительность.

* * *

Вечером того же дня мы поехали к Айерс-Рок в третий раз – посмотреть, как он будет выглядеть при закате.

– Мне начинает казаться, что здесь больше нечего делать, кроме как пялиться на Айерс-Рок, – сказал Мика.

– Не все так плохо. Говорят, сегодня вечером мы услышим местную музыку.

– О боже, жду не дождусь! – Мика всплеснул руками.

Этот вечер оказался самым запоминающимся. Он начался с фуршета на фоне заката, во время которого все смотрели на Айерс-Рок. Потом нас ждала небольшая площадка со столиками, покрытыми белыми скатертями. На них красовались канделябры и цветочные композиции. Обстановка была потрясающей, а еда вкусной и необычной: в частности, мясо кенгуру и крокодилов, тушенное со специями. Стало прохладнее, даже мухи куда-то исчезли.

Мы ужинали в пустыне, под медленно темнеющим небом, на котором постепенно зажигались звезды. Потом свечи задули, и слово взяла астроном. Указывая прожектором на различные участки неба, она описывала мир над нашими головами.

На темном безоблачном небе были ясно различимы даже отдельные звезды Млечного пути. Незнакомая звездная карта завораживала. Вместо Большой Медведицы и Полярной звезды мы увидели Южный крест и узнали, что по нему ориентируются моряки. Юпитер будто придвинулся к Земле и ярко сиял на небе. Сатурн тоже. Приятный сюрприз – ТСС подготовила для нас телескопы. Этой ночью я впервые увидел луны Юпитера и кольца Сатурна не в книге, а через объектив.

На обратном пути в гостиницу Мика с довольным видом откинул голову на подголовник.

– Утро было превосходным, но вечер оказался еще лучше.

– Зато без дневной экскурсии можно было прекрасно обойтись, правда?

Он улыбнулся, не открывая глаз.

– Читаешь мои мысли, братишка.

Я тоже откинул голову на подголовник и закрыл глаза. Никто не разговаривал, большинство, как и мы, расслабились. Я лениво размышлял в тишине. Годы летят быстро, и порой складывается ощущение, что ты не живешь, а наблюдаешь за жизнью чьим-то другим взглядом. Возможно, виной тому был сегодняшний вечер или усталость, но посреди этой чужой страны я внезапно ощутил себя не как тридцатисемилетний автор книг, муж и отец пятерых детей. Мне казалось, я только-только вступаю в жизнь, и будущее мое неизвестно, – то же самое я чувствовал, когда в августе 1984 сошел с самолета в городке Саут-Бенд штата Индиана.

* * *

Первый год обучения в университете Нотр-Дам выдался трудным. Впервые я был не самым умным учеником в классе. Занятия длились в среднем четыре часа в день, и я справлялся не так хорошо, как надеялся.

Тяжело находиться вдалеке от дома. Я скучал по семье, друзьям и Лайзе и не находил общий язык с одногруппниками. Более того, на второй неделе обучения я перенапряг ахиллово сухожилие и, пытаясь тренироваться невзирая на боль, получил чудовищный тендинит. Часть сухожилия распухла до размеров мяча для гольфа. Врачи утверждали, что единственный способ излечить его – прекратить заниматься бегом навсегда.

К тому времени бег являлся важной частью моей жизни. Я мечтал стать как Билли Миллс, представлять Америку на Олимпийских играх и выиграть золотую медаль. Теперь я знаю, что, даже не будь у меня этого повреждения, мечта все равно осталась бы недосягаемой. С тем же успехом я мог хотеть летать. Я был хорошим бегуном, но не выдающимся. Не было у меня прирожденной легкости бега или выносливости для того, чтобы стать бегуном мирового класса. То, чего я достиг, я достиг благодаря упорным тренировкам. Все это я понял гораздо позже, а пока из-за травмы я был сам не свой. Впервые в жизни я ощущал себя неудачником.

Нога донимала меня всю осень, зимой она немного подзажила, но позже я снова повредил сухожилие, и боль возобновилась. К тому времени мы с Лайзой расстались – расстояние убило наш школьный роман. Обучение по-прежнему давалось мне тяжело, частично оттого, что мысли мои были заняты другим.