Три мушкетера. Том первый

 -- Устраивайся самъ, мой любезный, это до меня не касается, тѣмъ болѣе, что у меня не осталось ни гроша.

 -- Послушайте, сказалъ д'Артаньянъ:-- а старая лошадь Атоса, гдѣ она?

 -- Въ конюшнѣ.

 -- Сколько она стоитъ?

 -- Самое большое пятьдесятъ пистолей.

 -- Она стоитъ восемьдесятъ, бери ее, и мы квиты.

 -- Какъ! ты продаешь мою лошадь, спросилъ Атосъ:-- ты продаешь моего Баязета? На чемъ же я отправлюсь въ походъ? на Гримо?

 -- Я привелъ тебѣ другого коня.

 -- Другого?

 -- И превосходнаго! вскричалъ хозяинъ.

 -- Въ такомъ случаѣ, если есть другой, красивѣе и моложе, бери стараго и давай вина.

 -- Какого? спросилъ окончательно просіявшій хозяинъ.

 -- Того, что въ глубинѣ около рѣшетинъ, его еще остается бутылокъ двадцать пять; остальныя всѣ были разбиты во время моего паденія. Принеси бутылокъ шесть.

 -- Этотъ человѣкъ -- просто сороковая бочка, сказалъ въ сторону хозяинъ,-- если онъ останется здѣсь только пятнадцать дней и будетъ платить за все, что выпьетъ, я совсѣмъ поправлю свои дѣла.

 -- Не забудь еще, продолжалъ д'Артаньянъ,-- подать четыре бутылки того же вина и англичанамъ.

 -- Теперь, сказалъ Атосъ,-- пока принесутъ вина, разскажи, д'Артаньянъ, что приключилось съ другими. Послушаемъ.

 Д'Артаньянъ разсказалъ, какъ онъ нашелъ Портоса въ постели съ вывихомъ, а Арамиса -- за диспутомъ съ богословами. Разсказъ его пришелъ къ концу, когда вошелъ хозяинъ съ затребованными бутылками вина и окорокомъ, оставшимся, по счастью для него, не спрятаннымъ въ погребъ.

 -- Отлично, сказалъ Атосъ, наполняя стаканы для себя и для д'Артаньяна,-- за здоровье Портоса и Арамиса. Ну, а лично съ вами, мой другъ, что случилось? Я нахожу, что у васъ какой-то зловѣщій видь.

 -- Увы!сказалъ д'Артаньянъ, это потому, что изо всѣхъ насъ я самый несчастный.

 -- Вы несчастны, д'Артаньянъ? Посмотримъ, въ чемъ ваше несчастье? Разсказывайте.

 -- Послѣ, отвѣчалъ д'Артаньянъ.

 -- Послѣ, а почему не сейчасъ? Потому что вы думаете, что я пьянъ, д'Артаньянъ? Знайте же, что никогда у меня голова не бываетъ свѣтлѣе, чѣмъ въ то время, когда я выпью. Говорите же, я весь обратился въ слухъ.

 Д'Артаньянъ разсказалъ приключеніе съ г-жой Бонасье.

 Атосъ слушалъ его, не моргнувъ глазомъ, а когда тотъ кончилъ, замѣтилъ:

 -- Все на этомъ свѣтѣ пустяки, пустяки!

 Это была поговорка Атоса.

 -- Вамъ все пустяки, дорогой Атосъ! сказалъ д'Артаньянъ:-- вамъ это легко, потому что вы никогда не любили.

 Потухшіе глаза Атоса вдругъ вспыхнули, но только ни мгновенье, и снова померкли и приняли то же неопредѣленное выраженіе, какъ прежде.

 -- Ты правъ, отозвался онъ:-- я никогда не любилъ.

 -- Скажите же, каменное вы сердце, какое вы имѣете право относиться сурово къ намъ, нѣжнымъ сердцамъ?

 -- Нѣжныя сердца, пронзенныя сердца! сказалъ Атосъ.

 -- Что вы говорите?

 -- Я говорю, любовь -- лотерея, и кто выигрываетъ въ эту лотерею -- тому капутъ. Въ томъ, что вы проиграли, ваше великое счастье, повѣрьте мнѣ, дорогой д'Артаньянъ. Самое искреннее мое пожеланіе вамъ, чтобы вы всегда проигрывали.

 -- Казалось, она меня такъ любила!

 -- Только казалось?

 -- О, нѣтъ сомнѣнія, она любила меня.

 -- Дитя, нѣтъ человѣка, который бы не воображалъ, какъ вы, что любовница любитъ его, и нѣтъ человѣка, котораго;любовница не обманула бы.

 -- Исключая васъ, Атосъ, у котораго любовницъ не было.

 -- Это правда, сказалъ Атосъ послѣ минутнаго молчанія:-- я не имѣлъ ихъ никогда. Давайте пить!

 -- Однако, философъ вы этакій, научите меня, поддержите, мнѣ необходимо и утѣшеніе.

 -- Утѣшеніе, въ чемъ?

 -- Въ моемъ несчастіи.

 -- Ваше несчастіе просто смѣшно, сказалъ Атосъ, пожимая плечами.-- Мнѣ очень интересно,что вы скажете, если я разскажу вамъ одну любопытную исторію.

 -- Случившуюся съ вами?

 -- Съ однимъ изъ моихъ друзей,-- не все ли равно?!

 -- Разскажите, Атосъ, разскажите.

 -- Давайте пить, это будетъ лучше.

 -- Пейте и разсказывайте.

 -- Да, это возможно, сказалъ Атосъ, выпивая залпомъ и снова наполняя свой стаканъ,-- одно дѣло ничуть не мѣшаетъ дѣлать другое.

 -- Я слушаю, сказалъ д'Артаньянъ.

 Атосъ сосредоточился и, по мѣрѣ того какъ уходилъ въ себя, онъ все болѣе и болѣе блѣднѣлъ; онъ былъ въ томъ періодѣ хмеля, когда обыкновенные пьяницы сваливаются и засыпаютъ. Атосъ бредилъ наяву. Этотъ лунатизмъ пьянства казался чѣмъ-то ужаснымъ.

 -- Вы непремѣнно хотите этого? спросилъ онъ.

 -- Я прошу васъ разсказать, сказалъ д'Артаньянъ.

 -- Пусть будетъ по-вашему. Одинъ изъ моихъ друзей,-- одинъ изъ моихъ друзей, запомните это хорошенько, а не я,-- началъ Атосъ, прерывая себя съ мрачной улыбкой,-- одинъ изъ графовъ моей провинціи, т. е. Берри, благородный не менѣе Дандоло или Монморанси, влюбился, въ двадцать пять лѣтъ, въ молодую шестнадцатилѣтнюю дѣвушку, прекрасную, какъ сама любовь. Сквозь наивность ея лѣтъ пробивался острый умъ, умъ не женщины, а поэта: она не нравилась, а опьяняла. Она жила въ небольшомъ городкѣ, гдѣ брать ея былъ священникомъ.