- Верно, совершенно верно. У вас прекрасная память, миледи.
- Но если, несмотря на все эти доводы, - возразила та, к кому относился лестный комплимент кардинала, - герцог не уступит и будет по-прежнему угрожать Франции?
- Герцог влюблён, как безумец или, вернее, как глупец, - с глубокой горечью ответил Ришелье. - Подобно паладинам старого времени, он затеял эту войну только для того, чтобы заслужить благосклонный взгляд своей дамы. Если он узнает, что война будет стоить чести, а быть может, и свободы владычице его помыслов, как он выражается, ручаюсь вам - он призадумается, прежде чем вести дальше эту войну.
- Но что, если… - продолжала миледи с настойчивостью, доказывавшей, что она хотела до конца выяснить возлагаемое на неё поручение, - если он всё-таки будет упорствовать?
- Если он будет упорствовать? - повторил кардинал. - Это маловероятно.
- Это возможно.
- Если он будет упорствовать… - Кардинал сделал паузу, потом снова заговорил: - Если он будет упорствовать, тогда я буду надеяться на одно из тех событий, которые изменяют лицо государства.
- Если бы вы, ваше высокопреосвященство, потрудились привести мне исторические примеры таких событий, - сказала миледи, - я, возможно, разделила бы вашу уверенность.
- Да вот вам пример, - ответил Ришелье. - В 1610 году, когда славной памяти король Генрих Четвёртый, руководствуясь примерно такими же побуждениями, какие заставляют действовать герцога, собирался одновременно вторгнуться во Фландрию и в Италию, чтобы сразу с двух сторон ударить на Австрию, - разве не произошло тогда событие, которое спасло Австрию? Почему бы королю Франции не посчастливилось так же, как императору?
- Ваше высокопреосвященство изволит говорить об ударе кинжалом на улице Медников?
- Совершенно правильно.
- Ваше высокопреосвященство не опасается, что казнь Равальяка[33] держит в страхе тех, кому на миг пришла бы мысль последовать его примеру?
- Во все времена и во всех государствах, в особенности если эти государства раздирает религиозная вражда, находятся фанатики, которые ничего так не желают, как стать мучениками. И знаете, мне как раз приходит на память, что пуритане крайне озлоблены против герцога Бекингэма и их проповедники называют его антихристом.
- Так что же? - спросила миледи.
- А то, - продолжал кардинал равнодушным голосом, - что теперь достаточно было бы, например, найти женщину, молодую, красивую и ловкую, которая желала бы отомстить за себя герцогу. Такая женщина легко может сыскаться: герцог пользуется большим успехом у женщин, и если он своими клятвами в вечном постоянстве возбудил во многих сердцах любовь к себе, то он возбудил также и много ненависти своей вечной неверностью.
- Конечно, - холодно подтвердила миледи, - такая женщина может сыскаться.
- Если это так, подобная женщина, вложив в руки ка кого-нибудь фанатика кинжал Жака Клемана или Равальяка, спасла бы Францию.
- Да, но она оказалась бы сообщницей убийцы.
- А разве стали достоянием гласности имена сообщников Равальяка или Жака Клемана?
- Нет. И, возможно, потому, что эти люди занимали, слишком высокое положение, чтобы их осмелились изобличить. Ведь не для всякого сожгут палату суда, монсеньёр.
- Так вы думаете, что пожар палаты суда не был случайностью? - осведомился Ришелье таким тоном, точно он задал вопрос, не имеющий ни малейшего значения.
- Лично я, монсеньёр, ничего не думаю, - сказала миледи. - Я привожу факт, вот и всё. Я говорю только, что если бы я была мадемуазелью де Монпансье или королевой Марией Медичи, то принимала бы меньше предосторожностей, чем я принимаю теперь, будучи просто леди Кларик.
- Вы правы, - согласился Ришелье. - Так чего же вы хотели бы?
- Я хотела бы получить приказ, который заранее одобрял бы всё, что я сочту нужным сделать для блага Франции.
- Но сначала надо найти такую женщину, которая, как я сказал, желала бы отомстить герцогу.
- Она найдена, - сказала миледи.
- Затем надо найти того презренного фанатика, который послужит орудием божественного правосудия.
- Он найдётся.
- Вот тогда и настанет время получить тот приказ, о котором вы сейчас просили.