Три месяца, две недели и один день

— Я просто опустил незначительные детали, — я рассказал ей всё на следующий же день в машине по пути на фотосессию, потому что Оливия смотрела трансляцию и так и не увидела меня на площадке, и даже зачем-то пыталась связаться со мной тем же вечером, но я так и не ответил. Как-то не было настроения обсуждать проблемы прямо по горячим следам. Да и впоследствии его не возникло. Так и родилось укороченное повествование без особых подробностей. А потом в процессе съёмки мы снова разругались. Хотя Лив выглядела особенно красиво, привлекательно и, я бы сказал, по-нежному воздушно, и последнее, чего мне хотелось, это возникновения конфликтной ситуации. Но я ничего дурного и не делал. Просто в какой-то момент не сдержал желание проявить заботу, видя, что она начинает выглядеть измотанной и плохо держащейся на ногах. Оливия бросила всё, устав, проголодавшись и рассердившись из-за перешедшего границы фотографа, но я всё понял, потому что иначе быть и не могло. Я уладил то, что она ушла досрочно, и выкупил тот снимок, где нас формально двое, но трое, а Лив смотрит на меня как-то особенно внимательно и без присущей ей обычной холодности, и моя рука в течение весомого по ощущениям времени касается её милого живота. — Суть от этого не сильно изменилась.

— Тогда что ты делаешь? Хочешь, чтобы перед тобой все извинились?

— Может быть, я просто наконец определился. Как ты, собственно, и хотела. Что, если Тимоти и Митчелл правы, и все остальные, когда косо смотрят на меня, тоже?

— Правы в чём?

— В том, что вы, ты и ребёнок это всё, о чём я способен думать? Всё, в чём я нуждаюсь и чего отчаянно желаю?

— И к чёрту баскетбол? Так что ли, Картер?

— Возможно, да.

— Нет, Дерек, никаких «возможно». Он ещё даже не родился, а ты что, всерьёз уже готов отказаться от того, что тебя кормит, и чем ты занимался всю свою сознательную жизнь, и без чего ты её не смыслишь?

— А разве не ты говорила мне, что придётся чем-то жертвовать? И не полагается ли тебе теперь думать, что, может, однажды я пойму все твои поступки? — правда, я никогда не найду им оправдания. Чёрта с два это когда-либо произойдёт. Но согласно нашему давнему разговору есть столько всяких вещей, которых я автоматически лишусь, едва мне на руки положат новорождённого ребёнка. Здесь и сейчас Оливия должна реально радоваться одной лишь вероятности того, что, возможно, когда-то в будущем я сочту, что она была права. Так почему я не вижу ликования на её лице?

— Я же не имела в виду работу, которая для тебя словно религия, и то, что ты беззаветно любишь. И друзей я тоже не подразумевала, — я бы даже сказал, что она выглядит виноватой, в некотором смысле даже разлучницей. Человеком, видящим в себе преграду, но никак не желающим ею быть, обрекающим меня на внушительные трудности и, невзирая на осознание, уже неспособным их ни предотвратить, ни остановить. Но я и не хочу, чтобы она делала это, что бы там ни находилось в её голове. — Не думаю, что они перестанут злиться, если ты и дальше будешь сидеть дома, как будто тебе всё равно, что им плохо. Отец вряд ли позвонит, но он будет рад примирению. Как, уверена, и все остальные.

— Сегодня я не могу. Я должен быть в другом месте.

— И где же это?

— На вечере благотворительной организации. Они официально объявят о нашем сотрудничестве. Я должен произнести речь.

— Я помню. Но об этом известно давно. Как же ты собирался совмещать игру с собственным появлением в свете софитов?

— Как-то собирался, но не так давно передумал. Если браться за несколько дел одновременно, ни одно из них не будет выполнено, как должно. Так что я лучше выберу то, где меня никто не сможет заменить.

— Ну теперь мне всё кристально ясно, — Оливия забирает свой чёрный клатч с поверхности стола правыми пальцами с ухоженными и идеально ровными ногтями и, сдвинув волосы от накрашенных серо-голубыми тенями и тушью глаз, слезает со стула, — Дерека Картера обидели, и он несёт свою боль, как флаг и знамя. Бедняжка хочет, чтобы его пожалели и стали умолять, но вот беда, вторая сторона такая же гордая и непримиримая, что и первая. Ни одна из них не готова идти на уступки, и плевать, что это наносит очевидный вред общему делу. Лучше ведь быть в состоянии холодной войны, чем простить, что вспыльчивый бывший тесть сгоряча назвал тебя щенком, и, будучи рассудительнее и умнее, первым пойти на компромисс. Впрочем, разбирайтесь-ка вы сами. Вообще не понимаю, с чего он решил, что я идеальна в роли посланника, — ну а у меня есть одна мыслишка, только о ней лучше даже не думать, не то что озвучивать вслух. — Пока, Дерек.

— Лив?

— Что?