Локальный «пожар» тушили примерно минуту. С шутками и прибаутками. А когда борьба с огнём завершилась, выяснилось, что от письма остался только мелкий клочок, на котором уже ничего нельзя было прочитать. Всё остальное превратилось в тёмные свернувшиеся лохмотья. Смирнов лишь руками развёл и, извинившись перед литераторами, с удручённым видом вернулся в свой угол.
— Ну как же так, Михаил? Ну так же нельзя, — упрекнул его вставший из-за стола Синицын. — Это же единственное доказа…
— Извини, Шура. Так получилось, — прервал его подполковник. — Да ты не волнуйся. Это всего лишь бумажка.
— Как это бумажка? Это же не просто бумажка. Это… это… — возмущённый профессор не находил слов, чтобы выразить своё возмущение наплевательским отношением оппонента к внезапно возникшей проблеме.
— Это. Просто. Бумажка, — отчеканил Михаил Дмитриевич, глядя в глаза учёному.
— Мне бы ваше спокойствие, — буркнул Шурик, плюхаясь на своё место. — Впрочем, вы правы. Сгорела и сгорела. Чёрт с ней. Главное, чтобы в голове всё осталось.
— Другой разговор, — усмехнулся Смирнов, тоже присаживаясь. — Вы, кстати, как? Надумали что-нибудь? Ну, насчёт обратных переходов?
— Есть кое-какие мысли, — нехотя отозвался Синицын. — Только здесь я их обсуждать не буду. А то вы опять чего-нибудь отчебучите.
Подполковник расхохотался. Потом затушил недокуренную сигарету и хитро подмигнул профессору:
— Не обижайтесь, Шура. Я ведь совсем не нарочно. Просто отвык прикуривать.
— Отвык он, ага. Нечего было начинать по новой. Раз бросил, значит, бросил.
— Это точно, — кивнул Михаил Дмитриевич. — Ладно. Пойду я, пожалуй. Мне сейчас тоже подумать не помешает. Встретимся в лаборатории. Где-нибудь в четверг или пятницу.
— Встретимся, — махнул рукой доктор наук, отворачиваясь. На подполковника он всё ещё обижался.
Смирнов улыбнулся, положил на стол пятисотенную купюру и, ничего больше не говоря и не объясняя, покинул помещение паба. Через пару минут подошедшая к столику официантка ловко смахнула лежащие на нём деньги, молча сняла с подноса тарелку с яичницей, стакан сока и блюдечко с сырными шариками и так же без слов удалилась. Учёный тяжко вздохнул, пододвинул к себе принесённые дамой блюда и, пробурчав себе под нос что-то вроде «Обожруся и помру молодым», принялся поглощать пищу. Есть ему не очень хотелось, но… «Не оставлять же всё это… раз упло́чено».