Три кварка (1982-2012)

— Я тоже так думал. Больше тридцати лет. Стыдно признаться, но о том, что внутри имеется потайной карман, я узнал только сегодня. Ну, то есть, не совсем сегодня, а… в общем, реально обнаружил я его только сейчас.

Завлаб немного повозился с портфелем, и через десять секунд на кожаной (под крокодила) поверхности появилась тонкая щель, видимая лишь с определённого ракурса.

— Такие вот пироги, — пробормотал Александр Григорьевич, выуживая из «тайного» отделения тетрадный листок. — Мне про эту фигню как раз Андрей и рассказывал. Когда мы чаем баловались перед тем, как… эээ…

— Понятно, — перебил его подполковник, протягивая руку к бумаге. — Вы позволите?

— Да-да, конечно, — спохватился Синицын. — Читайте. Там все очень чётко и ясно изложено. Где он, что он и, самое главное, когда он.

— Да-а, — протянул Михаил Дмитриевич через пару минут, отрывая глаза от листка. — Честно скажу, в прошлый раз я вам хоть и поверил, но всё же не до конца. Сейчас же… сейчас да. Ваша гипотеза полностью подтвердилась. Это и вправду почерк Андрея. И на шутку это ничуть не похоже. Вот только…

— Что только?

— Меня смущает один момент, Александр.

— Какой именно? — заинтересовался учёный, вновь беря в руки вилку и нож и возвращаясь к прерванной трапезе.

— Почему этот лист не выглядит старым или хотя бы пожелтевшим-истрёпанным? Он же ведь тридцать лет пролежал в портфеле, а вовсе не в сейфе или, например, в вакуумной упаковке.

— Хм, и что же тут странного? — пожал плечами Синицын. — Лично я ничего странного в этом не вижу. Во-первых, бумага не была подвержена ультрафиолетовому облучению, поэтому просто не могла пожелтеть. Во-вторых, стенки отделения довольно жёсткие, так что письмо находилось в нём как в футляре. Ну, а в третьих…

Профессор отодвинул от себя пустую тарелку, вынул из кармана носовой платок, дважды чихнул в него, а затем, сложив на груди руки, испытующе посмотрел на «чекиста»:

— Скажите, Михаил, вы знакомы с основами квантовой теории поля?

— Максимум, на уровне обывателя, время от времени читающего научно-популярную литературу — рассмеялся Смирнов. — Е равно эм цэ квадрат, частица аналогична волне, энергия расходуется порциями.

— Думаю, этого будет достаточно, — абсолютно серьёзно кивнул завлаб. — Достаточно для понимания того, что я вам сейчас расскажу. Просто всё дело в том, что этому посланию нет тридцати лет. И оно вовсе не хранилось долгие годы в портфеле.

— Откуда же оно тогда появилось?

— Как откуда? Его написал Андрей.

— В 82-м?

— Да, в 82-м.

— Но… между 82-м годом и 2012-м тридцать лет разницы. Разве не так?

— Так.

— Тогда почему вы считаете, что этому письму нет тридцати? И что хранилось оно не в портфеле?

— Я не утверждал, что послание не находилось в портфеле, — возразил Синицын. — Я лишь отметил, что оно не хранилось там долгие годы.

— Ничего не понимаю, — развёл руками Михаил Дмитриевич. — Письмо написано тридцать лет назад, но тридцати лет ему нет. Оно хранилось в портфеле, но не очень долго и не совсем в портфеле…

— Во-о-от, — поднял палец учёный. — Вы сами только что ответили на свой же вопрос. Не совсем в портфеле — это и есть объяснение парадокса.

— Всё равно не понял… Не могли бы вы… эээ… объяснить это всё более, так сказать, развёрнуто? Как для колхозников.

— Хорошо, — согласился Синицын. — Попробую объяснить простыми словами. В известной нам обоим реальности Андрей не писал никаких посланий в будущее. Так?

— Так.

— Однако в новой реальности он это сделал, иначе мы бы сейчас здесь не сидели. Верно?

— Абсолютно.

— Выходит, если рассматривать время как случайный процесс, подчиняющийся квантово-статистическим законам, то к нему вполне можно применить принцип суперпозиции состояний…

— Погодите-погодите, — перебил учёного собеседник. — Я опять перестал что-либо понимать. Нельзя ли ещё попроще?

— Да куда уж проще, — пробурчал доктор наук, потом тяжело вздохнул и, тщательно подбирая слова, продолжил. — Короче, вывод такой. В одной реальности письмо было помещено в портфель, в другой — нет. Андрей написал его 5-го сентября, у нас сегодня 9-е. Значит, по нашему субъективному времени в течение четырёх суток послание находилось в состоянии «либо есть, либо нет». Почти как сидящий в ящике кот Шредингера, который «ни жив, ни мёртв», пока не открыли крышку.

— И?

— Как известно, результат любого эксперимента во многом зависит от наблюдателя. Точнее, от его прямого воздействия на объект. Думаю, если бы портфель открыл кто-нибудь посторонний, то никакого письма он бы там не увидел. Поскольку адресатом послания был я.

— А открыли его вы. Поэтому…

— Поэтому письмо, которому одновременно и тридцать лет, и четыре дня, оказалось в наших руках, переместившись из в некотором смысле небытия в нынешнюю реальность.

— Хм, а если Андрей вдруг решит вытащить его из портфеля? В том времени, — с сомнением проговорил Михаил Дмитриевич.

— Теперь это уже невозможно, — отрезал Синицын. — Того письма больше не существует. По крайней мере, с сегодняшнего утра, с тех самых пор, как я его обнаружил.