Таким был Коля Попандопуло — всесокрушающий таран. Отчаянность Лёнчика Ходыкяна была другого свойства. Начиненный всякой всячиной — от листовок до оружия, — он то кружил целыми днями по узким улочкам города, то вдруг пропадал и оказывался в лесу. Он выглядел расхристанным, безалаберным и даже жуликоватым. Был молод, а казался и того моложе, совсем пацаном. Люди, которые знали Лёнчика поверхностно, не принимали его всерьез — шалапутный парень. И в этом пока было спасение. Но Казанцев понимал, что не только партизаны следят за противником — противник тоже следит за ними. Лёнчику следовало или вообще не появляться в отряде или, наконец, остаться в нем. Никак не получалось: находились все новые и новые неотложные дела.
Для Казанцева он был тем же, кем Кравцов и Кондратьев стали для Глухова — разведчиками, связными, а при надобности и проводниками. С тою существенной Разницей, что у этого парня в Ялте оставалась семья — мама и две маленькие сестренки. В случае провала они тоже были обречены. А Ленчик был и чувствовал себя их опорой, кормильцем. Отец — Амаяк Ходыкян— как пошел в начале войны на фронт, так и сгинул бесследно.
Да что говорить — нужнейший и надежнейший человек. С Казанцевым познакомился у Левшиной еще в те дни, когда Андрей Игнатьевич делал первые шаги по объединению подполья. Впоследствии Лёнчик особенно ловко взимал дань с местных «коммерсантов» — торговцев, лавочников, содержателей харчевен, которые расплодились в годы оккупации. Действовать приходилось по-разному. Иногда достаточно было показать «Крымскую правду» со словами о том, как население оккупированных районов помогает партизанам, но случалось и напоминать: наши-то, между прочим, наступают… А кое с кем приходилось беседовать, чуть ли не поигрывая пистолетом:
— Нужен мешок муки. И чтоб без фокусов. В случае чего наши ребята голову оторвут… Но «давить на психику» и объяснять очевидное Лёнчик не любил, предпочитал взаимопонимание. И выглядел при этом, несмотря на молодость, достаточно внушительно, потому что обходилось «без фокусов» — доносов в полицию не было. И вот теперь он стоял в штабной землянке, поблескивая своими плутовскими глазами, которые иногда— чаще всего, когда никто этого не видел, — бывали такими печальными…
— Хочу попросить, — сказал Казанцев, — даже не прошу, а приказываю: в лагере Ялтинского отряда не появляться.
— Кто только успевает вам все докладывать? — деланно удивился Лёнчик. В его речи чувствовался акцент, сказывалось, что семь лет учился в армянской школе, — была такая в Ялте.
— На этот раз никто не докладывал. Я тебя самого вижу насквозь. И читаю мысли на расстоянии…
— Как Вольф Мессинг?
— А он что — выступал в Ялте?
— Перед самой войной. Пацаны за ним по набережной табуном ходили. Я уже думал: нам бы такого в разведку…
— Я тебе и без Мессинга могу сказать, что СД во сне видит, как бы заслать к нам лазутчиков. А удобней всего это сделать в Ялтинском отряде. Так что туда ни ногой. Держись в расположении штаба. И в Ялту идешь последний раз…
— Так уж и последний! — Лёнчик усмехнулся скептически. Усмешка Казанцеву не понравилась.
— Случилось что-нибудь?
— Да нет, это я так просто. Что говорить, когда связь поддерживать все равно кому-то надо! Казанцев промолчал. Каждый думает, что дело держится только на нем. Наверное, это свойственно человеку. Ну что ж, пусть думает.
— И все-таки идешь, наверное, последний раз. Демьяна помнишь?
— У которого харчевня на Морской?
— Брал у него что-нибудь?
— Как у всех, — скорчил гримасу Лёнчик. — Муку, соль, баранье сало.
— В полиции он теперь служит. Лёнчик присвистнул.
— Поимеем в виду… Я думал, он просто сукин сын, а он еще и дурак. Времени-то без пяти двенадцать.
— Все правильно, но только не без пяти и даже не без четверти. Не надо настраиваться, что немцам остались тут считанные минуты. Готовиться надо к худшему и нельзя расслабляться. Тогда каждая удача будет — радость и подарок. А теперь давай о делах. Есть срочное задание. Первым долгом повидай Анну Тимофеевну. Сам к ней не иди. Покрутись на берегу, найди Олега и назначь через него место и время встречи…
— Ну, как всегда, — перебил Лёнчик.
— Не совсем как всегда, — сказал, помолчав, Казанцев. — Дело важнее важного, и обстановка в городе скверная… Передашь Анне Тимофеевне, чтобы те батареи, которые мы с Гузенко спрятали, — она знает, о чем речь, — чтоб вынула их и отнесла к Петру Франко. Запомнил?
— Батареи, которые вы с Лукичем спрятали, вынуть и отнести к Франко.
— И все это непременно завтра.
— А что за батареи? Для рации, что ли?
— Для нее, — неохотно (хотя какой уж тут секрет) подтвердил Казанцев.