Не успели мы закрепить последний узел, как раздался предупреждающий вопль Фрэнсиса — ему явно бросилось в глаза что-то нехорошее в ветвях дерева. Я поднял глаза, Я и… о ужас! В каких-нибудь двух футах над моей головой Я висело осиное гнездо размером с футбольный мяч. Вся населявшая его колония вылезла наружу, и сказать, что настроены осы были крайне агрессивно — значит ничего не сказать. От рывков пытавшегося удрать муравьеда деревце раскачивалось, как от ураганного ветра, и не следует думать, что осам это нравилось. Мы с Фрэнсисом тут же молча ретировались. Увидев, что мы отступили, муравьед решил немного передохнуть и уж потом заняться кропотливым трудом по освобождению от веревок. Деревце перестало качаться, и осы успокоились.
Мы вернулись туда, где стоял Боб с нашими клячами, и распаковали снасти, предназначенные для ловли муравьедов: два больших мешка, моток толстой бечевки и несколько кусков каната. Вооружившись всем этим, а также складным ножом Фрэнсиса (каковой отлично сошел бы за орудие убийства), мы снова направились к дереву. И как раз вовремя! Буквально на наших глазах муравьед скинул себя последнюю петлю и спокойненько вразвалочку подпал по саванне. Я оставил Фрэнсиса отвязывать лассо от осиного дерева, а сам, не жалея ног, бросился догонять нашу бесстрастно уходящую добычу, лихорадочно завязывая на бегу скользящую петлю. Подскочив к зверю сбоку, я попробовал накинуть ему петлю на голову — промах! Вторая попытка — результат тот же! Так повторялось несколько раз, пока муравьед не решил дать понять, что ему хоть и дорого мое внимание, но он от него малость подустал. Он неожиданно замер на месте, повернулся и встал на задние лапы, глядя мне прямо в глаза. Я тоже остановился, напряженно следя за ним, в особенности за могучими шестидюймовыми когтями, которыми вооружены его передние лапы. Он завертел длинным носом, фырча и уставя на меня свои миниатюрные глазки-пуговки, — мол, ну-ка подойди поближе! Я же, отнюдь не собираясь сталкиваться с ним лоб в лоб, обошел его кругом. Он тоже поворачивался вокруг своей оси, готовясь пустить в ход когти. Я еще раз нерешительно попытался накинуть ему на голову петлю, но в ответ он так яростно замахал своими когтистыми лапами, неистово шипя и фырча, что я посчитал за наилучшее дождаться Фрэнсиса, у которого как-никак было настоящее лассо.
«Дьявольская разница, — подумал я, — любоваться животным через прутья решетки в ухоженном зоопарке или пытаться поймать его с помощью жалкого обрывка веревки!» Со своей позиции я мог наблюдать, как Фрэнсис все еще возится, отвязывая лассо, и при этом умудряется не спровоцировать ос к нападению.
Между тем муравьед уселся на хвост и принялся важно счищать могучими когтями травинки со своего длинного носа. Я заметил, что всякий раз, когда он шипел или фыркал, его пасть извергала струю слюны, которая повисала Длинными клейкими нитями, похожими на нити паутины, только гораздо толще. Когда он скакал галопом по равнине, эти клейкие нити волочились за ним по земле, и по пути к ним прилипали всяческие травинки и веточки. Когда же он, разгневавшись, энергично тряс головой, нити с налипшим на них мусором обвивались вокруг его носа и плечей, да так и застывали, словно смола. Теперь же он, по-видимому, пришел к заключению, что идеальный способ использовать возникшую передышку — это умыться и привести себя в порядок. Почистив свой длинный серый нос так, что любо-дорого посмотреть, он потерся плечами о траву, чтобы удалить с них клейкую слюну. Затем он встал, по-собачьи забавно встряхнулся и побрел к зарослям высокой травы столь невозмутимо и спокойно, как будто столкновение с вооруженными лассо людьми — так ничего не значащий эпизод в его жизни. В этот самым момент ко мне с веревкой наготове подскочил Фрэнсис, изрядно запыхавшийся, но пощаженный осами. Мы помчались вдогонку за муравьедом, который по-прежнему вразвалочку, невозмутимо шествовал по саванне. Заслышав наше приближение, он снова сел и обреченно посмотрел на нас. Теперь, когда нас стало двое, преимущество было не на его стороне. Пока я отвлекал его внимание, Фрэнсис подкрался с тыла, набросил петлю ему на плечи, туго затянул поперек живота — и вот он снова срывается с места в карьер, волоча нас за собою на веревке по густой траве! Так он и таскал нас с полчаса по саванне то туда, то сюда, но в конце концов мы исхитрились обвязать его веревками, словно рождественского индюка, так что он не в силах был пошевелиться. Запихав добычу в большущий мешок, мы, довольные собой, достали по сигаретке — после такой бешеной гонки курить хотелось, и еще как!