Треугольник

Росписи стен изгажены пошлостями. На персидском узоре — плоская шутка, нацарапанная гвоздем. Сердце у меня защемило. Ругаюсь себе под нос и выхожу во двор. Обширное пространство. В стенах комнаты-кельи, которые называются «худжра». В старину в них жили учащиеся. Тифлисские армяне худжрой называют шкафы. В самом деле комнаты напоминают шкафы. Вхожу в одну. Темно. Валяются камни. В голову врываются страшные мысли и картины. Гаремы… Скачущие кони… Горящие дома… Восточные поэмы… Воин Тамерлана на коне… Он крепко держит поводья и мчится, словно ветер. Впереди скачет татарский всадник. Бежит. Оглядывается, щурит черные глаза, пришпоривает. В глазах воина Тимура улыбка. Злорадство, торжество, возбуждение. И торжество имеет меру. После нее и оно теряет смысл. Глаза воина круглятся. Я почти вижу в глубине кельи: страсть и безумие. Ребенок и старик. Горят его зелено-красные глаза. Радостно-страстная улыбка густеет в глазах воина Тимура. Он должен уничтожить убегающего монгола. Сегодня Тамерлан будет доволен. На пирамидах из черепов прибавится еще один череп. Воин догоняет монгола. Приподнимается на седле, крутит кривую саблю над головой жертвы. Монгол испуганно жмется к седлу. В глазах воина радостная страсть. Он смотрит на монгола, как смотрел бы на нагую женщину.

— Айи!.. — визжит он и вот-вот опустит саблю, успокоится, отдохнет…

«Доннг!»

В темноте я стукаюсь лбом об стенку. И чувствую, что на лбу растет круглая шишка. Моя фантазия никогда не приводила меня к добру. Держась за лоб, вхожу в другую келью. На полу валяется куча каменного угля. Делаю два шага, и вдруг передо мной вырастает черная фигура. Я испуганно пячусь назад. Фигура надвигается на меня. Я отступаю и упираюсь в угол худжры. Двигаться больше некуда. Голова уперлась в круглый свод потолка. Фигура подходит ко мне.

— Гаго? — удивляюсь я.

— Ты что тут делаешь?

— А ты?..

Тягуче звучит какая-то индийская мелодия.

Мы с Гаго сидим в Ханака-Хаузе Ходжи Зайнуддина.

Гаго глотает водку. Я слежу за ним. И словно солнце входит мне в желудок.

— Что же будешь теперь делать? — спрашивает Гаго.

— Хочу поехать в Самарканд.

— Маро в Самарканде?

— При чем тут Маро?.. Я турист… Потом я решил взять темой дипломной работы Тамерлана.

Гаго ухмыляется себе под нос.

— Все знают, что ты словно угорелый бегаешь за Маро.

— Послушай… ты!..

— Брось ее… Скажи, сколько хочешь достану… Одна красивей другой… Рядом с ними твоя Маро — что жук…

С силой опускаю стакан на стол. Таджик удивленно смотрит на нас.

— Погоди, не горячись… Ведь знаешь, захочу, побью тебя. Неужто сомневаешься? Погляди-ка, на нас смотрят… Скажут: встретились двое армян, и уже драка.

Я хочу встать, Гаго крепко держит меня за руку.

Долгое время молчим.

— Послушай, почему ты думаешь, что можешь побить меня?

Гаго смеется.

— Потому что я сильнее тебя, а ты влюблен… Ладно, оставим, нечего обезьяну корчить. Да, твоя макака тебе приветы посылала! Не соскучился по ней?

Спускаемся в новую Бухару.

Кондитерская фабрика. Вместо кислорода воздух насыщен шоколадом, а вместо углерода — ванилью. Я наполняю свои легкие сладким воздухом.

— Хорошо? — спрашивает Гаго.

Гаго приветствуют все: мужчины по-дружески, девушки с улыбкой.

— Когда ты успел познакомиться со всей фабрикой? — спрашиваю я.

— А что тут трудного? — удивляется Гаго.

Он заходит в кабинет директора, и чуть погодя его штопорообразный нос показывается в щели приоткрытой двери.

— Заходи…

За письменным столом сидит краснощекий узбек. На голове традиционная тюбетейка. На столе два чайника.

«Здесь чай можно пить с воздухом», — думаю я и улыбаюсь.

Улыбается и директор, приняв мою улыбку за приветствие. Поднимается с места, берет мою руку в две пухлые ладони и трясет. Гаго что-то говорит по-узбекски. Директор отвечает. Смотрят на меня и друг на друга.

Я киваю головой.

Когда выходим из кабинета, у меня появляется желание отведать соленой рыбы.

— Наверное, думаешь: вот бы сейчас кусочек селедки? — спрашивает Гаго.

— Как ты узнал?

— Да ведь я тоже…

— Ты говорил по-узбекски?

— Да.

— А другие языки знаешь?

— Помаленьку.

— Какие? — допытываюсь я.

— Таджикский, турецкий, грузинский, курдский…

— Откуда?

— Разве я не армянин?

— Нет, в самом деле…

— Долгая история.

— Ты из Еревана?

— По-настоящему я карабахский…

— Так ты тоже?.. — удивляюсь я, потом думаю о разном, повторяя под нос: — Карабах, Карабах!..

От частого повторения звуки эти приобретают какую-то сухую стройность и теряют настоящий смысл:

— Ка-ра-бах, Ка-ра-бах, Ка-ра-бах!..

В сопровождении расторопного узбека мы входим в пустую комнату, и Гаго говорит:

— Празднуют двадцатилетие фабрики… Ты должен написать лозунги… Хорошо заработаем. Я сказал директору, что ты заслуженный художник.

— Поверил?

— Не видел, как он смотрел на тебя? Он хочет необыкновенную работу. Напиши такими буквами, чтобы обалдели!.. Министр должен присутствовать. Хочу его удивить… Ведь сможешь, правда?.. Во время твоей работы тортов будет хоть отбавляй.

— А селедки?

— Селедку принесу я.

Гаго уходит, оставляя меня с полотнищами и с ведром белой краски.