Треугольник

— Завтра не пойдете? — удивляюсь я.

— Мне нужно горе.

— Может, радость будет и не такая уж большая?..

— Нет… если получится, радость будет страшно большая… Я уже ощущаю начало радости и боюсь.

Я начинаю понимать его. Представляю свою встречу с Маро и понимаю искателя горя. Любовь, сумасшедшая любовь!..

— Стало быть, не ходи, — говорю и себе и ему, но думаю: «А я пойду, пойду, все же… Пусть умру от радости… Что за роскошная смерть!.. Я, Маро и радость… Убивающая радость, взрывающаяся радость, человеческая радость!..»

Воронкообразная площадь.

Стоят автобусы, образовав круг. Отсюда они по разным направлениям взбираются на горы.

Кажется, что в центре площади должна быть дыра, где можно, как в горло воронки, проскользнуть вниз, под землю.

Подошвы моих туфель стерлись в поисках Маро.

В центре площади сапожник. У него синие хитрые глаза. На голове традиционная тюбетейка. Белая кожа, нос кривой, чуть сдвинутый в сторону. Лицо обрамляет борода. Усы с двух сторон спускаются к подбородку. Настоящая модель для этюда. Поищи, найди второго такого! Смотрит на меня и улыбается.

— Можете быстро починить? — спрашиваю я.

— Можно, — удивительно чисто по-русски отвечает он.

Я снимаю туфлю, протягиваю и смотрю на его бороду.

— Армянин?.. — вдруг на странном армянском спрашивает он.

От удивления вскакиваю.

— Я давно заметил тебя, — улыбается он.

— Вы… Вы?..

— Армянин… — не дожидаясь окончания моего вопроса, говорит он.

Я поражен. Самый настоящий азиатский армянин. Разные приходят мысли в голову… Смотрю на туфлю — вертится в его руках, смотрю на гвозди, он держит их в зубах.

И спрашиваю:

— Карабахский?

Из-за гвоздей он не может ответить и только отрицательно мотает головой.

— Значит, из Эрзерума?

Снова нет.

— Из Вана?

Он достает гвозди изо рта.

— Не-ет…

— Ваш отец переселился в пятнадцатом году?..

— Что?.. — не понимает он.

— Или, быть может, во время резни девяносто пятого года бежал из Турции?.. Много армян рассеялось… По всем концам света.

И он счастливо улыбается:

— Не-ет… Я здешний…

Смотрю в его глаза, и они кажутся мне очень знакомыми, словно видел их вчера.

— Не может быть.

— Здешний я, — повторяет он.

— Ваш отец?..

— Родом из Бухары.

— А его отец?

— Тоже…

— А его отец?

— Из Бухары.

— А самый первый?

— Из Бухары, из Бухары!..

Я сержусь:

— Как же так, ведь в Бухаре не мог народиться армянин!.. Должен же был кто-то приехать в Бухару… Ваш прапрадед!

— Все мы из Бухары… Даже прапрадед… Здесь хорошая земля, богатая земля…

Я хочу рассказать ему о происхождении человечества. Думаю о каменном веке, Греции, Персии. Путаюсь. Хочу что-то вспомнить из прочитанного. Но чувствую, что для объяснения этого мало.

«Дали, дали, пыльные дали!.. Дали, дали, разоренные дали!

Нужно, чтобы память армянина за секунду преодолела по крайней мере тысячу километров».

Беру туфлю, рассматриваю, потом машу рукой:

— Хай…[14]

В темноте движется слабый свет. В этом слабо освещенном пространстве видны дремлющие люди, сложенные друг на друга чемоданы. Это автобус Каган — Бухара. Некоторые едут в Бухару на работу, другие сошли с поезда.

— Вы едете в Бухару? — спрашивает маленького роста, улыбчивый человек. Он сидит на своих двух чемоданах, обняв третий. Только начинает светать, и в этот час голоса людей звучат как-то глухо.

Я киваю.

— Вы художник? — снова спрашивает хозяин чемоданов.

Хитрые, пронизывающие глаза. Не удивлюсь, если он будет знать и мою фамилию.

Снова киваю и мысленно прошу: «Ну скажи же мою фамилию».

Словно угадывает:

— Вы армянин?

Опять киваю.

— Ищете кого-либо в Бухаре?

«Наверное, телепат», — думаю я и хочу поколебать его уверенность.

— Нет.

Не верит. Улыбается. Лучше меня знает, чего я хочу.

— Я вам помогу, — говорит он, — покажу, где гостиница… В Бухаре есть что рисовать… К нам часто приезжают художники.

Когда ты не выспался, всегда думаешь о грустном. Я думаю только о Маро.

Автобус останавливается на маленькой площади.

Мы вылезаем.

Улыбчивый человек, словно старый знакомый, обращается ко мне:

— Возьмите этот чемодан… Пойдем вместе: я вам покажу, где гостиница.

Сует мне в руку самый громадный чемодан… и я следую за ним.

Словно кто-то сдергивает с неба занавес, и наступает рассвет. В рассвете нечто неожиданное. Потрясающий город, разноцветный город, иллюстрация всего Востока. Все известное мне, от персидских миниатюр и до путешествий Синдбада, бледнеет перед этим чудом.

Под тяжестью груза я не могу вволю смотреть по сторонам.

— Это Хауз-Ляби-Хауз, — глядя на чемодан, который я тащу, поясняет улыбчивый человек, воодушевляя меня, чтоб силы мои не иссякли.

— Это медресе Дивон-Бега, а это компол… Я вам помогу… Покажу Бухару…

Беспокойное желание видеть Бухару овладевает мной.

— Долго до гостиницы? — почти в отчаянии спрашиваю я.

— Еще немного… еще немного… я помогу вам.

Похоже, мы выходим из города. Мои пальцы болят от тяжести. «Что в этом проклятом чемодане?» — думаю я.

— Я помогу вам, — продолжает незнакомец.

И наконец мы входим в какую-то странную улицу.

— Рая! — зовет мой спутник.