Третий выстрел

Меня тоже мама учила: отойди от хама, от наглеца, от хулигана, не связывайся, ты выше этого. Так тебя только больше уважать будут! Нет, мамуль, ты жестоко ошибалась. Не будут. Да и с какой стати меня уважать, если я, по сути, сдалась, оставила поле боя. Тут не выше, тут ниже становишься, потому что хам будет считать себя победителем, а тебя — трусом, который побоялся дать отпор. Я, как дура, долго следовала мамину совету, пока не научилась сама грубо хамить в ответ. Некрасиво? Не женственно? Да и черт с ним. Зато в другой раз предпочтут не связываться. Вот так-то.

Я приехала в Израиль уже после того, как закончилась война в Персидском заливе, я не видела обстрелов центра страны иракскими ракетами, не бегала в бомбоубежища и не надевала противогаз, каждую минуту ожидая то ли химической, то ли бактериологической атаки. Но я и в Краснотурбинске была уверена, что еврейское государство в какой-то момент даст жесткий ответ арабским «хамам и хулиганам», чтобы им неповадно было. И на далеком Урале я с ужасом смотрела на кадры горящего разрушенного города с надписью внизу экрана: «Тель-Авив сегодня», пока Игаль, смеясь, не объяснил, что родное российское СМИ выдает за Тель-Авив разбомбленный Багдад. Только разбомбленный не израильскими летчиками, а — американцами. Муженек мой соломенный пытался меня убедить, что правительство поступило правильно, нельзя было ввязываться в эту войну, что американский президент умолял израильского премьера этого не делать, а то бы арабы вышли из коалиции против Ирака. Ну я, наверное, где-то эту логику понимаю. Понимаю… Но не принимаю. Это как хулигана трамвайного оставить безнаказанным, как мать учила. Мать-то у меня чисто русская, может, это папаша неведомый был евреем, что меня так Израиль к себе тянет и душа за него болит? Ох, чувствую я, этот Персидский залив еще аукнется стране, обнаглеют враги и решат, что с интеллигентным государством можно делать все, что угодно. И премудрый отец из Вашингтона будет уговаривать, мол, «не становитесь с ними на одну доску!» Неправильно это, кажется мне, русской женщине, второй год нелегально находящейся в еврейском государстве. И дальше будет еще хуже, если вовремя не одуматься, не взяться за рукоятки верного «максима» и не нажать гашетку.

Вот такие мысли приходят в голову после рассказов моей Фанечки про боевую ее молодость. Ладно, Таня, хватит рефлексировать, это все коньяк. Я-то ладно, лишнего приняла, а как там моя подопечная? Не дай бог что случится, в жизни себе не прощу! Да не, вроде все в порядке, тихо сопит, присвистывает. Пойду варить ей кашу на завтрак. Да пожиже, чтобы желудок справился со вчерашними излишествами.

Только я поставила кастрюльку на огонь — зазвонил телефон. Самое время! Или каша пригорит, или Фаню разбудит, или и то, и другое. И не ответить нельзя — трезвонить же будет. Оказалось, Томер звонит, хочет поговорить с бабушкой. Святое дело. Пока они разговаривали, я овсянку бабуле приготовила (опять Фаня ругаться будет, она ж ее терпеть не может, тем более на воде, зато полезно! Пусть ругается, нечего была вчера коньяком бедную метапелет соблазнять). Налила ей кисель — она вспомнила, что был такой напиток в ее детстве, спросила, умею ли я готовить. Ну, что там уметь-то? Сделали, не впервой, Катьке без конца варила, очень она его любила. Но у нас было проще: был такой концентрат, который всего и надо-то было, что размять, горячей водой залить, прокипятить и чуть остудить. А я вчера разошлась по всем правилам: купила замороженные ягоды, крахмал, ну и понеслась. Вот, будьте любезны: и овсянка, и кисель.

Фаня, как и ожидалось, на кашку носик сморщила, губки поджала, но ничего не сказала. Похлебала киселя с удовольствием и только тогда сообщила:

— Томер просил тебя завтра к нему подъехать. Ему надо помочь с гардеробом, а Гила его за границей, в Италии. Ко мне Эден подъедет, посидит со мной, мы с ней в карты поиграем.

И хитро так смотрит, зараза, как я краской заливаюсь буквально с головы до ног. Она женщина опытная, понимает, что никакой там не гардероб. Видела же, как я на Томера смотрю, вот и ехидничает теперь, сводница старая. И что делать? Сказать «не пойду»? «Любовь и голуби» какие-то. Пойти? Так тут и так к русским женщинам относятся как к проституткам, в лучшем случае, как к «честным давалкам». Был в моей юности такой термин: девушка, которая не сильно разборчива в связях, но не за деньги, а по симпатии. Да уж, ситуация. Я неопределенно пожала плечами, что-то буркнула и отправилась на кухню, типа, посуду мыть. Ну и думать, естественно.