Третий уровень

Быть может, вы обращали внимание, сколь многое удается заметить при вспышке молнии – иногда в памяти отпечатывается весь ландшафт, каждая мельчайшая его деталь, и впоследствии вы изучаете это воспоминание и разглядываете его. Когда я повернулся к открытой двери, амбар озарился. Сквозь каждую щель в стенах и потолке, сквозь запыленные большие боковые окна хлынул свет, ослепительно-голубой, как ясное небо, а когда я раскрыл рот, чтобы крикнуть, воздух, наполнивший мои легкие, был слаще, чем что-либо, испробованное мной в жизни. Смутно, сквозь грязное широкое окно я увидел – на долю секунды – величественный изгиб лесистого склона, а далеко внизу – крошечную ленту, отражавшую небесную синеву, и на краю этой ленты, между двумя низкими крышами – желтое пятнышко залитого солнцем пляжа. Эта картинка навечно отпечаталась в моей памяти. Потом тяжелая дверь скользнула на место, хотя мои ногти отчаянно царапали рассохшееся дерево, и я остался один в холодной, дождливой ночи.

На то, чтобы открыть эту дверь, у меня ушло не больше пяти секунд. Но я опоздал. Пустой амбар погрузился в темноту. Я увидел лишь старую сосновую скамью и – в мерцании спички – крошечные барханы влажных конфетти на полу. Царапая дверь снаружи, я уже знал, что внутри никого не будет, и знал, куда они все отправились – знал, что они спускаются, смеясь от внезапной радости и безудержного восторга, в ту долину, к себе домой.

Я работаю в банке и не люблю свою работу; я езжу туда на метро, читая газеты и новости, которые в них пишут. Я живу в съемной комнате и в потрепанном комоде, под стопкой носовых платков, храню маленький желтый картонный прямоугольник. На одной его стороне написано: «Действителен после погашения. Билет на одно лицо до Верны», а на другой стороне отпечатана дата. Но дата эта давно миновала, и билет с узором из крошечных дырочек недействителен.

Я вернулся в бюро путешествий «Кульминация». Увидев меня, высокий седовласый человек встал и выложил на конторку две пятидолларовые бумажки, один доллар и семнадцать центов мелочью.

– Вы забыли это на конторке, когда приходили сюда, – серьезно сказал он. Пристально посмотрел мне в глаза и добавил: – Уж не знаю почему.

Затем пришли клиенты, он занялся ими, и мне оставалось только уйти.

Входите, словно это обычное бюро путешествий, – такие есть в любом крупном городе! Задайте несколько обычных вопросов – насчет поездки, которую хотите совершить, отпуска, чего-то такого. Потом аккуратно намекните на брошюру, но не упоминайте ее напрямую. Дайте ему возможность оценить вас и самому сделать предложение. И если он его сделает, если вы подходите, если сможете в это поверить – решайтесь и крепко держитесь за свое решение! Потому что второго шанса не будет. Я знаю – я пытался. Снова. И снова. И снова.

Хватит махать руками

Эй, хватит махать руками, парень, – я знаю, что ты был пилотом! Само собой, ты отличился на войне – ведь ты мой внук. Но не думай, сынок, что знаешь о войне все. Или о летательных аппаратах. Не забывай, что труднее войны, закончившейся в 65-м, у нас до сих пор не случалось. Это была серьезная война серьезных мужчин, и твои Паттоны, и Арнолды, и Стилуэллы [16] – они неплохи, сынок, не буду спорить, – но Грант [17] – вот это был генерал. Я никогда тебе об этом не рассказывал, потому что поклялся молчать самому генералу, но, думаю, это больше не имеет значения, думаю, клятва истекла. А теперь помолчи, мальчик! Сунь руки в карманы и слушай!

Так вот, в ту ночь, о которой я говорю, в ночь, когда я встретил генерала, я не знал, что мы его увидим. Знал только, что мы ехали по Пенсильвания-авеню, мы с майором, который ни словом не обмолвился о том, куда или зачем мы едем, просто трусил по улице, держа руку на поводьях, с большим черным ящиком, закрепленным спереди на седле, и его майорская заостренная бородка покачивалась вверх-вниз в такт шагу лошади.

Было поздно, одиннадцатый час, и все спали. Но полная луна ярко светила сквозь деревья, и было хорошо – тени лошадей скользили рядом с нами, ясные и четкие, и единственным звуком был глухой стук их копыт по утоптанной грязи. Мы ехали два дня, я хлебнул «освобожденной» яблочной водки – только тогда мы не говорили про «освобождение», мы говорили про фуражировку – и уснул в седле, с горном, болтавшимся где-то на поясе. Потом майор толкнул меня, я проснулся – и увидел впереди Белый дом.

– Да, сэр, – сказал я.

Он посмотрел на меня – его эполеты в лунных лучах сияли золотом – и произнес очень тихо: