13 мая 1941 года Кейтель по поручению Гитлера подписал приказ о военном судопроизводстве в ходе будущей войны на Востоке, где говорилось: «За действия против вражеского гражданского населения, совершенные военнослужащими вермахта и вольнонаемными, не будет обязательного преследования, даже если деяние является военным преступлением или проступком. При рассмотрении таких действий следует принять во внимание, что поражение 1918 г., последующий период страданий немецкого народа и борьба против национал-социализма с бесчисленными кровавыми жертвами движения в значительной степени объясняются большевистским влиянием, и ни один немец не забыл этого. Судья решает, следует ли в таких случаях наложить дисциплинарное взыскание, или необходимо судебное разбирательство. Судья предписывает преследование деяний против местных жителей в военно-судебном порядке лишь тогда, когда речь идет о несоблюдении воинской дисциплины или возникновении угрозы безопасности войск. Это относится, например, к тяжким проступкам на почве сексуальной распущенности, предрасположенности к преступлению или к признакам, свидетельствующим об одичании войск. Строгому осуждению подлежат уголовные действия, в результате которых были бессмысленно уничтожены места возможного расквартирования, а также запасы или другие военные трофеи в ущерб своим войскам». [176]
15 апреля 1945 года, за две недели до конца, фюрер так обосновал в беседе с Борманом свое решение 1940 года напасть на Советский Союз: «Нам не оставалось никакого иного выбора… Нашим единственным шансом победить Россию было упредить ее нападение, ибо оборонительная война против Советского Союза являлась для нас не подлежащей обсуждению. Мы никоим образом не имели права предоставить Красной армии территориальные преимущества, дать ей воспользоваться нашими автострадами для натиска красных танков, нашими железными дорогами – для переброски ее войск и техники… Уже с этого момента (подписания советско-германского пакта о ненападении.
Гитлер прекрасно сознавал, сколь рискованное предприятие он затевает. Его, как и германских генералов, пугали как бескрайние русские просторы, так и казавшиеся практически неисчерпаемыми людские ресурсы СССР. Фюрер понимал, что если после разгрома советской кадровой армии на Западе Сталин не прекратит сопротивление, положение германской армии в России станет очень тяжелым, а проигрыш Германией войны в целом – практически неизбежным. 30 мая 1941 года Гитлер сказал своему другу, представителю МИДа при Ставке Вальтеру Хевелю: «“Барбаросса” является риском, как и все, если она не удастся, то все так или иначе пропало. Но когда бы она удалась, то создалась бы ситуация, которая, вероятно, принудила бы Англию к миру».[178]
Гитлер нисколько не сомневался, что Сталин рано или поздно ударит в спину рейху, ведущему борьбу с Британской империей. Фюрер не предполагал, что советское нападение последует именно в 1941 году, и в этом смысле план «Барбаросса» не был планом превентивной войны в узком смысле слова. Но в том, что такое нападение последует не позднее 1942 года, Гитлер не сомневался. Впрочем, есть свидетельства, что Гитлер не исключал советского нападения и в 1941 году. Бывший начальник штаба 4-й немецкой армии генерал Гюнтер Блюментрит вспоминал: «В 1941 году разнеслось известие, что русские собираются напасть не только на Германию, но и на всю Европу! (Разнеслось, разумеется, только на уровне командования армий и групп армий.