Третий меморандум. Тетрадь первая. Первоград

Во время штурма Рокпилса 19 августа мы потеряли убитыми 17 ополченцев, троих Котят и по одному из подразделений Охотников, Следопытов и «стажеров». Кроме того, впоследствии умерло трое раненых – один Охотник и два ополченца. Таким образом, общие наши потери (не считая сюда потерь среди ополченцев) составили за все время войны, с нападения на Новомосковск по штурм Рокпилса, 20 человек. Во время штурма было убито не менее 20 легионеров. Кроме того, тем же вечером ополченцы линчевали двух пленных, и нам с трудом удалось утихомирить толпу. Помимо легионеров Черной и Золотой когорт, мы захватили 35 девиц легкого поведения, пользовавшихся, в отличие от рабынь, свободой, не работавших и служивших рокерам своего рода «коллективной женой».

Серебряная когорта, расквартированная в Рудном и Теплом Стане, помощи своим при штурме не оказала. Правда, одна ала подошла к Рокпилсу, но город уже был занят советскими войсками. Утром 20-го числа от «серебряного» магистра Валчетиса прибыл парламентер: при условии сохранении жизни когорта почти в полном составе сдавалась в плен, только несколько человек одвуконь ушли за Двину; больше о них никто ничего не слышал.

Вечером того же числа я на «Псе» прибыл в Рудный для принятия капитуляции. Таким образом, на сто шестьдесят седьмой день Переноса война завершилась, и перед нами встала труднейшая задача устройства и организации новых поселков…

Глава XXIV

Неси это гордое бремя —
Неблагодарный труд, —
Ах, слишком громкие речи
Усталость твою выдают!
Тем, что ты уже сделал
И сделать еще готов,
Молчащий народ измерит
Тебя и твоих богов.

Р. Киплинг

Саднило разбитое колено и болел бок. Сегодня Казаков дважды падал с лошади, но, кажется, под конец все-таки она начала слушаться. По крайней мере, лучше, чем вчера. Или позавчера. Казаков поморщился. Дело было на заднем дворе дворца, на узком вытоптанном манеже между каменной стеной и частоколом, так что от лишних глаз его самолюбие было избавлено, а бывшие герцогские конюхи стыдливо отводили глаза, но все равно было неловко. В сотый раз за все свое координаторство Александр недобро помянул ноблесс оближ[20]. (Он же, как вы, наверное, помните, паблисити.)

С другой стороны, осваивать конный транспорт необходимо. Интересно, пронюхает ли Валерьян о том, что конюхи, не зная, как и угодить освободителю, обучают его верховой езде на лучшем герцогском коне, а конь этот, стерво, белый? «Казаков на белом коне въехал в Рокпилс, сжег публичный дом и упразднил науки…»[21]

Думая все эти думы, Александр сидел в удобном высоком кресле у узкого, но тянущегося до пола окна. Стекла повылетали при штурме, в остальном же местные энтузиасты постарались придать комнате пристойный вид. Герцог жил неплохо: в его спальне на квадратной атласной кровати Казаков ночевать стеснялся. Там устроили лазарет для легко раненных при штурме и особо истощенных рабов. Сам координатор избрал резиденцией этот вот монарший кабинет, демократически спал на кожаном диване, жег ароматные монаршьи свечи и читал Моммзена и «Кама Сутру», стоявшие рядышком на полке любимых монарших книг. Правда, почитать удавалось редко: упразднение публичных домов оказалось не таким легким делом.

За окном два бывших рокера протащили по площади тяжелую волокушу, наполненную горелыми досками и прочим хламом. Кожаные куртки были порядочно извозюканы. «Надо бы их переодеть, – подумал жестокий Казаков. – Чего добру пропадать? В рабские дерюги и переодеть…»

Пленные третий день обитали в бывших рабских бараках. Во избежание эксцессов их сторожили Следопыты. Весь день пленники занимались ассенизационными работами. Особенно неприятно это выглядело позавчера, когда таскали трупы и отдирали от стен засохшие тошнотворные останки. Стояла жара, в воздухе медленно расползалось сладковатое зловоние. Вчера и сегодня было уже легче: разбирали завалы, сгребали угли на пожарищах. Давно было бы пора отправлять в метрополию, но все никак не доходили руки.

Женщины вот тоже… Вечером девятнадцатого в городе творились безобразия. Толпы освобожденных рабов дорвались до погребов в домах старших офицеров; во дворец их не пустили, Казаков выставил охрану, но полностью подавлять эту стихийную реакцию масс поостерегся. Слава богу, хоть не позволили поджечь город, объяснили, что самим здесь жить. Тогда они набросились на панковских баб, на этих красавиц шлюх… Солнце закатилось в тяжелые тучи, Казаков с патрулями ходил по лабиринтам улиц, на которые опускались синеватые сумерки, и следил только, чтобы не было смертоубийств. Панковатые девицы, простоволосые, растрепанные, полуголые, сбегались к дворцу, вцеплялись в охранявших его Охотников и Котят, слезно молили впустить – ну те и впускали. Да, ночка выдалась еще та…