Ей всегда было просто говорить, просто действовать.
‒ Да я на них, похоже, запала…
Уже давно не просто сексуальная тяга ‒ чувства.
‒ Они настолько хороши?
‒ Чрезвычайно.
‒ Слушай, а у них в этой «ТриЭс»-компании ведь есть и другие?
Мою мелькнувшую печаль смыло океанским бризом, потому что я расхохоталась. Нет, Шенна – всегда Шенна.
‒ Есть. Не знаю точно сколько…
‒ Ну, ведь еще двое, наверное, найдутся?
‒ Может быть.
‒ Знаешь что? – она подалась вперед, и о стол звякнули бусы. – Давай за это выпьем!
‒ Выпьем? За что?
‒ За счастливый финал. ‒ Хорошо хоть не за «контур». – Для тебя и для меня…
Вот никогда я не стала бы пить во временной промежуток между утром и днем, но за «счастливый финал» ‒ это святое. И потому согласилась на бокал шампанского.
‒ Давай, расскажи мне, как там на работе?
‒ Да все так же, все скучно.
Шенна, однако, тут же воодушевилась и принялась ворошить в памяти мало- и многозначительные сплетни. И когда полился поток слов, мои мысли вернулись туда, откуда уже не уходили – к светлым глазам цвета ледника и темной шевелюре Коэна.
Под словопоток «а вчера на работе…» я все-таки задалась вопросом, почему торможу с позволением себе «всего»? Ну лишусь я «девственности» от занятий любовью с двумя ‒ наверняка найду это приятным… Или сногсшибательным. В чем причина прочности моих тормозных колодок?
И ответила себе, наконец, честно – дело не в девственности, не в колодках и уже не в принципах. По какой-то причине я боялась, что после этого окончательно подарю им свое сердце. Для меня все это глубже, серьезнее и потому болезненнее. Допустить к телу – не проблема. Но я допущу их к душе, сама прикиплю к этим двум настолько, что отрываться, в случае чего, буду с болью. Четвертый день вместе. Однажды настанет и седьмой. Коэн сказал: «Мы тебя не отпустим», но сомнениям не нужен повод: они живут сами по себе.
‒ Ты меня слушаешь про Бродена? – голос Шенны вернулся в мою реальность так, будто кто-то прибавил звук.
‒ Кто такой Броден?
‒Я же тебе рассказываю!
И она начала сначала.
«Примерь вот это платье».
Вот что мне сказали, когда я вернулась домой раньше означенного времени, и выдали на руки красивый вечерний наряд синего цвета с юбкой в пол. Его я мерила в ванной. Платье ‒ кто бы сомневался ‒ село замечательно: оставило открытыми плечи, выгодно подчеркнуло грудь, красиво облегло талию и заструилось по щиколоткам. Женственно, фривольно и чуть по классике. Собираясь сообщить, что все подошло идеально, я сняла его, переодевшись в домашний шелковый халат, и вышла в коридор.
Ох уж этот коридор… Почему с Арнау мы всегда пересекались в нем ‒ в пространстве, где тесно?
Конечно же, я постаралась покинуть «опасную» зону максимально быстро и, конечно же, была тут же приперта к стене.
Эйс втянул мой запах, принюхался, как пес, и прищурил глаза:
‒ Тебе никто не говорил, что пить на работе запрещено?
А у меня настроение до небес, бесконечный запас шуток и дерзости вагон.
‒ Я не на работе… И всего лишь один бокал шампанского!
‒ Два.
Создатель, может, этот несносный парень еще промилле способен ментально высчитать в чужой крови?
‒ Ну, … два. Я же непьяная.
‒ Ты непокорная.
Всегда.
‒ К тому же я вернулась раньше, чем обещала. Шампанское до «работы» выветрится.
Хитрая полуулыбка Эйса и его стальной взгляд не предвещали ничего хорошего.
‒ Похоже, Лав, тебя пора воспитывать.
Если он поведет меня за собой в спальню (а он вполне может), то начнет процесс «воспитания» там же, без задержек.
‒ Не-не-не…
‒ Да.
‒ Только не сейчас! – Я оттолкнула Арнау от себя и бросилась по коридору с криком: ‒ Гэл! Гэл, помоги!
Неслась я раскрасневшаяся и хохочущая. Ну и пусть два бокала, зато жить хорошо!
‒ Гэ-э-эл!
Тот, кого я звала, сидел на диване, смотрел какой-то телевизионный канал, и я забралась на чужие колени без спроса. Заверещала возникшему за спиной Арнау:
‒ Я в домике! Я в домике! Я в домике!
Была тут же обнята руками Коэна, укрыта ими, как щитом.
‒ Девушка «в домике», ты слышал.
Хорошо, когда есть защитник. Волшебно!
‒ Ах так? – осклабился Эйс, которому временно пришлось затормозить нападение. Я развернулась, прижалась спиной к груди Гэла, взглянула на преследователя с вызовом. А тот спросил: – Думаешь, я до тебя не доберусь?
‒ Теперь нет.
Я показала Арнау язык. Весело и очень задорно.
«Накося выкуси».
И словила в ответ очень хищный и очень хитрый взгляд.
‒ Язычок, значит? Я понял.
Ему пришлось отступить: Гэл – мой щит, мое невидимое поле, и вход снаружи запрещен. Довольную улыбку Коэна я чувствовала всем телом; Эйс, глядя на нас, покачал головой.
‒ Я победила! – радовалась я.
‒ Думай так.
«Я позволю».
И он удалился к себе в комнату.
Мне вспомнилось, что синее платье осталось лежать в коридоре на полу: я уронила его от неожиданности, когда оказалась прижатой и допрошенной, но вставать и поднимать сейчас не решалась. Посижу еще на чужих коленях, где безопасно.