Третье яблоко Ньютона

— Мой детектив позвонил, когда я был уже в Хитроу, собираясь лететь в Торонто. Сказал, что к восьми утра пришел, как и все три дня до этого, к дому, чтобы продолжать наблюдение, и увидел полицейские машины и «скорую помощь». Серикова нашли утром удушенного. К карнизу решеток на окне была привязана веревка, он сполз по стене на пол. Установить, убийство это или самоубийство, полиция пока не смогла. Предсмертной записки нет, но нет и следов насилия.

— Ой, какой кошмар. Как хорошо, что ты не вылетел. А для нас что это теперь означает?

— Как бы цинично это ни звучало…

— Понимаю, я не могу все это сразу переварить. А ты все-таки что думаешь? По-моему, это он сам. Он же ненормальный. Правда, я его только один раз видела… А как же человек может сам себя задушить?.. Но если не сам, то… Я даже не знаю… Может, это его собственные проблемы с партнерами или еще с кем? То-то он все метался тогда, когда мы встречались, видно было, что по уши увяз в чем-то. Я не верю в совпадения.

— Я тоже, но про какие именно совпадения ты сейчас говоришь? Ты имеешь в виду что-то конкретное?

— Не надо со мной так разговаривать, мне и так страшно.

— Извини, не хотел. Ситуация действительно неясная, и она меня, естественно, нервирует. Хотя, повторяю, сама по себе она не меняет тактики нашей защиты. Давай займемся делами. Вот тут, в моем ходатайстве, нужны твои уточнения.

Они проработали почти до девяти, потом вышли на Невский. Было светло, солнце сияло вовсю. Невероятно. Закат, который длится до рассвета. Первым делом Варя потащила Мэтью смотреть Аничков мост, потом мимо Казанского собора они пошли к Дворцовой площади. «Правда, тут сказочно? В сто раз лучше Москвы?» Мэтью немного отпустило напряжение последних дней. Действительно, город был неземной. Не хотелось искать для него слов, просто — идти и наслаждаться. Когда они прошли под аркой на Дворцовую площадь, он подумал, что не зря сюда прилетел. Александрийскому столпу и Зимнему дворцу еще можно было найти аналогии — что-то перекликается то ли с Трафальгаром, то ли с Вандомской площадью. Но колонны Адмиралтейства там, на втором плане… Как сумел человеческий ум, глаз собрать столько в одну перспективу?! Город невероятно мощный, массивный, строгий и вместе с тем непредсказуемо чувственный. От его совершенства захватывало дух. Или воздуха не хватает потому, что Мэтью пока не в состоянии понять, кто и зачем убил Серикова? Хоть и нет следов насилия, но самому задушить себя столь изощренным способом, сползая по стене? Это должно быть какое-то невероятное сочетание болезненно-депрессивного и одновременно агрессивного отчаяния и ярости. Варя стояла рядом:

— Мэтт, я все-таки думаю, это не убийство. По крайней мере, не убийство, связанное с нашим кейсом.

— Об этом можно думать, если у тебя есть какие-то факты, — сухо сказал он, с трудом скрыв раздражение. — Если ты что-то знаешь, если при той встрече он тебе рассказывал… например, про своих врагов… Если ты сама в Москве с кем-то обсуждала Серикова или кого-то просила на него повлиять. Это мне было бы крайне важно знать. Если нет, то нет. In a sense, it makes my life much easier.[58] Ходатайство готово. Хотелось бы надеяться, что никакие неожиданности меня не подстерегают… Подумай до завтра, может, что-то припомнишь. Пойдем есть, я страшно голоден. А потом надо выспаться.

— Ты какой-то странный сегодня.

— Я сосредоточенный.

— А мы завтра идем в Мариинку. На «Лебединое озеро».

— Ты меня, правда, избалуешь этим совершенством балета… И тем более тут, в Петербурге.

— Ты как-то без энтузиазма это говоришь…

— Завтра очень напряженный день. Тем более идем в театр… Балет нельзя комкать. Будет обидно. А работы очень много, и тут тоже ничего нельзя упустить.

— Значит, все успеем. Пойдем есть. Я мало знаю здешние рестораны, поэтому ничего, кроме туристских троп, предложить не смогу. Ресторан «На старой таможне», очень колоритный.

— Замечательно.

Они ужинали, но у Мэтью не было настроения восторгаться романтическим полумраком со свечами на столах, французским меню, говорить, как обычно, об искусстве, о жизни, флиртовать. Весь день, с того момента, как только он въехал в этот город, ему было не по себе. Почему-то он не чувствовал радости, скорее некое раздражение или беспокойство. Мэтью пытался понять, в чем дело, но мысли сбивались на Серикова, его смерть, настолько странную, что наверняка в Канаде по факту откроют расследование. К Варе, конечно, это приплести никоим образом невозможно, но дополнительное следствие… То, что их кейс это расследование не ускорит, это факт. Вопрос, насколько затормозит и насколько осложнит. Он говорил себе, что именно в этом все и дело, но понимал, что есть причины и помимо этого. Он слушал Варю, которая, как всегда, тарахтела без перерыва, однако слушал тоже не без раздражения. Все было как-то не к месту и не ко времени: французский ресторан, нереальный свет за окнами, немыслимая красота города.