Трасса Ноль

На долю секунды Сид заколебался. Ему не нужно было оглядываться, чтобы понять: сзади все под контролем. Старый тщедушный униформист (бородавка под правым глазом, жидкие пегие усы – вот ведь несуразная внешность!) надежно страхует Нику на те краткие секунды, пока Сид здесь, под светом пушки. Тигр из первой клетки нервно косит желтым глазом, гипнотизирует старика, выпускает и втягивает чудовищные когти-кинжалы. Он зря старается: битый жизнью униформист держится на безопасном расстоянии и уже готов передать скользкую лонжу Сиду.

Не бывать этому! Только не сегодня!

Сид расправил плечи и победно вскинул руки в экспрессивном комплименте. Все как в далекий день премьеры, когда его с головой накрыл кураж, а в крови бурлил адреналин. Только в тот раз Сид был слаб, он лишь поддался глупому порыву. Что ж, Ника быстро отучила его самовольничать. Память до сих пор жгло ее свирепое шипение: «Еще раз так сделаешь – и ты труп!»

Но сегодня все было по-другому. Сид больше не тот простак с улицы, шалеющий от прикованных к нему сотен взглядов. О нет, на этот раз он сделал все по холодному трезвому расчету.

Он замер с выброшенными вверх руками и впился пронзительным взглядом в переполненный зал.

Где ты, наглый самозванец, отобравший мою самую прекрасную мечту, мою фарфоровую статуэтку со стальным нутром? Покажись мне сейчас – или сгинь навеки. Теперь ты видишь: она не одна, за ее спиной партнер. Я здесь, и я никуда не денусь. Сегодня уйти придется тебе.

Где-то наверху в безмолвном бешенстве корчилась Ника. Сид не видел ее и не ощущал. Он просто знал все ее чувства, так же как знал самого себя.

Прошла секунда, зал аплодировал, не подозревая ничего дурного. Сид лишь едва склонил голову в отточенном кивке вместо принятого глубокого поклона. Сегодня он не станет кланяться – только не перед тем, трусливо скрывающимся в темном зале!

Вот и все, дело сделано. Он развернулся и устремился назад к форгангу текучим ленивым шагом. Он двигался совсем как тигры, выпущенные из клеток. Что ж, кое-чему можно научиться и у безмозглых кошек.

– Ты что творишь?! Мальчишка… – негодующе прогудел усатый униформист.

Сид наградил его лишь беглым презрительным взглядом и молча вырвал лонжу из жилистых рук в грубых рабочих перчатках. Еще не хватало – ввязываться в свару с этим неказистым плебеем! Униформист послушно попятился прочь.

А номер шел дальше по накатанной, как будто и не было дерзкого неповиновения Сида. О, конечно, Ника еще выскажет ему все за кулисами. Но сейчас она целиком отдалась своим трюкам, растворилась в восхищенном внимании толпы.

Сид почувствовал себя опустошенным. Разве он что-то изменил этим бунтом? Да и вообще, возможно ли это?

Упрямый внутренний голос обнадеживающе шепнул: «Конечно, изменил! Ты показал себя. Разве этого мало?»

Но Сид не знал, верить ему или нет.

А Ника все раскачивала свои безумные невиданные качели. Она уже балансировала на доске, брошенной поперек перекладины, и зал рукоплескал, не помня себя от восторга.

Сид наблюдал за партнершей потухшим взглядом. Ему так и не удалось выучить наизусть их номер, он все еще путался в движениях и секундах.

Сейчас Ника «упадет», на этом или следующем каче. Разве имело значение, когда это произойдет?

Николь Мишуровская непогрешима, как сам Бог: она никогда не ошибается. Вся страховка Сида – фикция, а сам он – что-то вроде бездушного манекена, приставленного к лонже проформы ради.

И тут произошло небывалое. Качнувшись на доске, Ника выгнулась вперед, взмахнула рукой и послала в зал воздушный поцелуй.

Сид ощутил, как мышцы свело судорогой, а внутренности скрутило узлом.

Этого не было в номере!

Николь Мишуровская – несгибаемая женщина с железной дисциплиной потомственной цирковой – меняла на ходу их номер!

Его обожгло мгновенным озарением: мстит! Она наказывала Сида за его жалкий нелепый протест.

Только вот ему уже давно приелись все ее испепеляющие взгляды, тычки в ребра и шипение на ухо. Николь могла сделать только одну вещь – и она нащупала ее своим безошибочным женским чутьем.

Этим воздушным поцелуем она швырнула в зал неосязаемую, но нерушимую нить. Ту самую, что отобрала у Сида. Теперь эта нить протянулась от нее к тому, безликому, что сейчас восхищенно замер в зрительном зале. И плевать Николь Мишуровская хотела на чувства своего униформиста!

Сид тихо зашипел от невыносимой боли, взорвавшейся где-то под шестым ребром. Удар за удар – верно, Ника? Я пробил твою защиту, и теперь ты отыгрываешься. Только вот не жди, что я приму все как должное. Сегодня этому не бывать.

Ведь когда у тебя забирают связующую нить – это не только одиночество отверженного. Это еще и свобода.

Он рассмеялся, не заботясь о том, услышат ли зрители.

– Да пошло оно все!

Сид беспечно разжал пальцы, лонжа легко скользнула между ними и упала на грязный пол.

Вот и все, жребий брошен. Сид развернулся и сделал шаг во тьму закулисья. Первый шаг всегда самый тяжелый. Второй будет легче.

Он встретился глазами с тщедушным униформистом. Лицо старика было перекошено от ужаса, побледнело так, что позорная бородавка на нем проступила несмываемым тавро.