– Где же ты? Я звоню-звоню… Тебе дозвониться невозможно. А ты не задумывался, что мне может быть плохо?
– Плохо? – отозвался Муравлеев, как эхо.
– Я имею в виду с сердцем. А тебе не дозвонишься. Ты вообще не задумывался, что я могу умереть?
Вот вопрос, на который не скажешь ни да, ни нет.
– Подохнешь, прежде чем он подойдет. Ему звонишь-звонишь… Я звоню-звоню…
Муравлееву представились раскачивающиеся колокола.
– Как дела?
– Да так же.
– Как вообще все?
– Нормально.
– Что слышно?
Добьет. Заставит придумать тему и говорить на нее. Да так, с ходу, разве придумаешь?
– Да ничего особенного.
– Работа есть?
– Ну так себе, средне.
– И у меня средне… Раньше зимой мы всегда работали письменно. Ты заметил, что письменный перевод весь уходит туда?
Тон такой похоронный, что Муравлеев чуть не испугался: куда?! Но тут же сообразил – в Китай, куда же еще?
– Поживем – увидим.
– А что скучный такой? Чем занимаешься?
– Да так, как обычно.
… А правда, интереса ради – чем я занимался, когда он позвонил? Уже не помню. Похоже, так и есть, что ничем. А собирался послать счет, болван… Вот окурки. Страшно, сколько их. И страшно, как я провонял весь дом. Вот чай, уже остыл, а кипятил только что. Позывные в паху, а ведь и в туалете был максимум назад минут пятнадцать. Я скучный. Вялый. Астеничный. И событий у меня не происходит. Мне ничего не слышно и не о чем поговорить с людьми. Жизнь, внешняя и внутренняя, хотя и просвечивает подо льдом и вот даже мне звонят, впала в перманентный анабиоз и даже плавниками не шевелит. Я могу, для отвода глаз, рассказать какой-нибудь смешной случай в трамвае, но лень. Да, я ленив и нелюбопытен.
Мог бы от оборонительных реплик перейти к наступательным (а у
– Нет, ну серьезно, чего ты такой? Что-нибудь случилось? Или ты спал?
Да! Вот оно!
– Спал.
– Ну извини. Я позвоню потом.
Кто это был? Плюша?На чем он остановился?.. Когда тебя превращают, стой смирно, не мельтеши, во что бы ни превращали – в сорок сорок и галок, в пустынный остров, в черепаху Чапу, в фокстерьера Фоку – не противоречь, а жди, когда отвернется. Зарастай себе пухом, пером, коростой, кричи деревянно или по-птичьи, будто и вправду веришь, что человек познается в социальных отношениях – отвернется же когда-нибудь! И тогда, убедясь, что не смотрит, можешь спокойно встряхнуться и идти своей дорогой. Но горе тебе усомниться в истинности превращения.