Транскрипт

Рома прошел обратно. Ну не с усами, с усиками, тенью над верхней губой, эта тень… не отца – сына Гамлета, вечнопрозрачная, мимоходящая мука. Съежилась Ира, Муравлееву стало душно: в этой комнате нас не двое, за левым плечом у каждого по толпе, и отец, и сын, отделенный стеной из ватного крика. Всех остальных мы можем потрогать, от них же отделены стеклянной перегородкой, вроде той, из-за которой по особому разрешению суда родственники потерпевших могут наблюдать приведение в исполнение. С остальными накоротке, на расстоянии вытянутой руки, тактильного контакта, и только две вещи, смерть отца и жизнь сына, не исправишь и не отомстишь.

– Покет-мани, – сказал из прихожей Рома. – Не получал за ласт-вик. Мне надо такую штуку, чтоб скачать на нее…, – бесполезно даже пытаться ей объяснить, подтянул спадающие штаны, выползающие сопли, взял деньги, хлопнул дверью, и в эту захлопнувшуюся перегородку она не выдержала, крикнула: – Шнурки завяжи!

Милосердно, толпа побледнела, и Ира осталась одна, и Муравлеев остался один – на один с фэбээрешниками. Он безнаказанно плавал в секунде, отделяющей вопрос от ответа, он знал, что торопиться некуда, она будет длиться насколько хватит памяти и словарного запаса… Он с тоской оглянулся на свой диван. Как руду, добывать слова. Писать, лежа в кресле с открытым ртом – чертовски неудобно. «Резцы, клыки, моляры, – диктовала врачиха, и, увидев, как ручка его на мгновение дрогнула: – Не сомневайтесь, «моляры» – это слово. Ну, можно, конечно – большой коренной зуб, но можно и моляры». «А это что?» – дернув себя за трубку, криво спросил Муравлеев. «А это слюноотсос», – с улыбкой пояснила врачиха. «А это?» – следя за ее пальцами, не унимался Муравлеев. «А это… так. Никак не называется», – рассеянно сказала врачиха, вставляя ему между зубами деревянный клинышек вроде зубочистки. «Очень интересно! – про себя возмутился Муравлеев. – И как, в случае чего, я скажу? «Такой деревянный клинышек вроде зубочистки?» Клинышки были как стружки от свежеочиненного карандаша…

Опять позвонил телефон. На этот раз Филькенштейн. Что же они делают?! Эти животно чуткие люди, самые, в сущности, близкие (не хватало еще, чтоб ему позвонила дама без собачки!), вдруг отставляли посуду, дела и бежали звонить, как будто в грудину что-то толкнуло. Но последнее, чего он хотел, было подставить и их – скосив глаза, он проверил, смотрит агент, какой телефон высветился на трубке, или не смотрит… Какая чушь. Все это так легко… пеленгуется.