Ничего не подозревая, звякнул телефон. Звонила Ира. Услышав его напряженный голос, спросила:
– У тебя что, гости?
– Гости, – многозначительно подтвердил Муравлеев.
Она сразу же насторожилась. Он услышал, как она насторожилась. Здоровая, прямо-таки пышущая здоровьем паранойя. (Как-то он разболтался с начальником смены, и соседняя девочка не выдержала и шепнула: «Да не говори ты с ним!» «А что?» – удивился Муравлеев – невинный треп с детективом коротал ему срок отсидки. «А то! Вдруг он выясняет?» «Что выясняет?» «Ну так, вообще. Настроения в нашей среде». И опять прилежно уткнулась в экран.)… Бедная Ира! Бедней, чем Лиза и Йорик, не выиграть ей этой битвы между… гражданственностями: одна улыбчивая, душа нараспашку, другая косая, хромая, пьяная, старуха-правда, ненависть к – любой – униформе, к любому непрошеному стуку в дверь…– Ну как ты? – спросила Ира, прислушиваясь к чему-то в глубине квартиры, как человек, одержимый призраками или мышами. – Что делал сегодня? Интересное что-нибудь?
– Опять эта беременная хозяйка борделя. Просто черт знает что такое, с февраля идет разбирательство, а они все никак не разродятся. Ну, нет свидетелей – отпускайте.
– Да ты хоть знаешь, какой сейчас месяц? – страшно сказала Ира.
– Я на память не жалуюсь, – обиделся Муравлеев.
– И как же она у тебя все на сносях? Она толстая просто, и нехрен ее жалеть!
Бросовая работа, говорили все, что ты там ловишь в судах, адвокатских конторах! Занялся бы делом, переводил на одних конференциях! Как старорежимная учительница языка: ну что там хорошего они могут почерпнуть из песен «Битлз»? А, между тем, сколько он там выучил слов! Включая рецепт порядочности. Четко прописан, проверен миллионами:
ОТ ЧЕГО? Не знаю. Я не специалист.
КАК НАЗЫВАЛИСЬ? Не помню. Их было три или четыре.
ГДЕ РЕЦЕПТ? Не сохранился. Бутылочки выбросил, когда кончилось.
АДРЕС? Помню, что на углу МакДональде.– Нет, не толстая…
– Ты о чем?
– О хозяйке борделя. Просто время у нее…
Ира ждала.
– Как у Толстого.
– Что?!
– Ну помнишь, как пока маленькая княгиня была беременна, у остальных прошло два года.
Ира слушала, затаив дыханье.
– Но у нее-то не прошло два года! Это еще Толстой подметил.
Ира вздохнула, а мимо по коридору прошел Рома, молодой человек с усами. Она распрямилась – человек, неясно томимый призраками или мышами, наконец получивший явное доказательство – и взглянула на Рому со сверхъестественным страхом, с торжеством педанта, чьи дурные предчувствия все оправдались, с угрозой, со многим другим, неясно, во что эти сложные чувства, в какую фразу должны были вылиться.
– Ты уроки сделал?
Безучастно, Рома кивнул и проследовал в туалет, где-то там, в приоткрытую дверь, отдаленно стреляли, приглушенно вопили, взрывались фрагменты одной и той же мелодии, и с экрана брызгало кровью – к этому она и прислушивалась, – испытанный кинематографический прием, жизнь бытовой техники без хозяина: игрушечный луноход, жужжащий упершись в плинтус, включенный кухонный комбайн, сам с собой веселящийся телевизор, стучащее сердце стиральной машины, – как еще показать, что всех замочили, не уцелел никто?