– Хорошо. Но важное условие – мы должны все тщательно проверить: вашу личность и все ваши носители. Там нужно будет четко соблюдать правила: не включать мобильный телефон, не пользоваться wi-fi. Потом вам надо будет показать нам весь отснятый материал.
– Согласен!
– Сколько вам нужно на подготовку к поездке?
– Ну… дня три-четыре, – прикинул я.
– Я поняла. Я все уточню и сообщу вам в ближайшее время о результате. Честно вам признаюсь, мы уже давно хотели, чтобы кто-нибудь из блогеров побывал в Сирии и посмотрел там на все изнутри. Но понимаете… Здесь очень важно доверять человеку. К сожалению, журналисты говорят что угодно и часто искажают информацию или подают ее под своим углом зрения.
– Но вы же не будете мне диктовать, как и что снимать? – с опаской поинтересовался я.
– Нет, конечно! Снимайте все, что сочтете нужным и интересным. Правда, есть несколько ограничений. Мы вам дадим список, что нельзя снимать в целях обеспечения безопасности военнослужащих. Например, номера машин и военных самолетов, все виды вооружения. Запрещается разглашать настоящие имена военнослужащих, военных летчиков, – перечисляла она.
Через некоторое время нам назначили дату вылета, но затем неожиданно отменили. Ситуация в Сирии обострилась, и мы не смогли тогда поехать. Минобороны надолго замолчало. И вдруг во время моей командировки в Екатеринбург они позвонили и сообщили, что вылет послезавтра. Время пребывания – всего одни сутки, больше нельзя. Случилось вот что: в Сирию направлялся военный борт, к которому присоединили журналистов и мою команду. Я тут же связался со своим партнером по Transformator Travel Борисом Пустовойтовым. С ним всегда надежно и спокойно, у него все четко: билеты, время, напоминания. А я настолько непунктуальный раздолбай, что мне просто необходим человек, который делает все строго по плану и держит всех участников поездки в тонусе.
Со мной полетел оператор Джони, фотограф Максим и мой друг Игорь Мгеладзе. Когда я рассказал Игорю, что лечу в Сирию, он воскликнул: «Попробуй только не взять меня с собой!» Однако сделать глубокий репортаж о Сирии нам, к сожалению, не удалось. Одних суток для полного погружения в среду мало. Я хотел подробно снять Алеппо – то самое место, где шла война. В планах было три больших интервью с местными жителями, а получилось пообщаться буквально три минуты всего с одним торговцем. Мне сказали: «Все, у нас самолет, пора ехать назад, иначе потом будет сложно». Из-за этого я очень расстроился. Моей задачей было снимать обычных сирийцев, их жизнь после войны. Хотел, чтобы они рассказали, что здесь случилось на самом деле.
Мне не было страшно там, в этой стране. Зато я очень боялся, когда мы летели над Сирией на военном грузопассажирском самолете. У меня не было доверия ни к экипажу, ни к происходящему вообще. Ситуации, в которых я ни на что не могу повлиять, всегда на меня так действуют.
На борту мы обсуждали обстановку: кто с кем воюет и за что. Конечно, это были досужие разговоры, не более того. Чтобы по-настоящему разобраться в таком конфликте, надо прожить там месяца три или даже полгода. Эти мысли я адресую всем «военным экспертам» и «политическим аналитикам» (именно так, в кавычках!), которые говорят о войне, не прожив ее изнутри мало-мальски ощутимое время. А война – очень сложная штука. Воюют в Сирии все. На поле битвы разные государства, бандформирования, частные компании, религиозные фанатики, беженцы…
Бывает, что муж состоит в ИГИЛ, а жена работает в правительстве. Они встречаются дома, спят и едят вместе, воспитывают детей, а потом ходят «на войну», как на работу. Непонятно, кто чьи интересы представляет. Местные жители рассказали нам о том, что сирийские военные грабят своих же граждан и частенько избивают их. Что происходит с беженцами – вообще ужас. В этой страшной истории надо как следует разбираться, поверхностно пройтись здесь не получится. Поэтому я не даю никаких комментариев. Что лежит внутри конфликта – не мне судить. Как я и сказал в начале сирийского выпуска, «к политике мы не имеем никакого отношения, я просто показываю жизнь, как она есть».
Тогда в Сирии я понял, что люди могут привыкнуть ко всему. Я видел превращенный в руины город, в котором живет три с половиной миллиона человек. Я смотрел на людей, которые уже привыкли к такой обстановке. Меня поразили дети: они бегали, смеялись и играли среди развалин. И принимали это как само собой разумеющееся, как норму. Я чувствовал висевшее в воздухе ожидание, что скоро все это закончится и наступят хорошие времена. Но когда? Этого никто не понимал.