Трактаты. Проповеди

И вот учителя говорят, что блаженные в Царстве Небесном познают творения без всяких образов твари, они их познают в одном только образе, который есть Бог и в котором Бог Сам Себя и все вещи знает, любит и хочет[100]. Сам Господь учит нас просить и молиться. Когда мы произносим: «Отче наш», «да святится имя Твое»[101], это значит: Тебя, единого, да познаем; «да приидет царствие Твое», — чтобы кроме Тебя, богатого, я ничем не владел, что я считаю и почитаю богатством. Об этом Евангелие говорит: «Блаженны нищие духом»[102], — волей, иначе сказать. И просим мы Бога, чтобы Его «воля была» «на земле», то есть в нас, «как на небе», то есть в Боге Самом. Подобный человек пребывает в таком согласии с Богом, что он хочет все то, чего хочет Бог, и тем способом, каким Бог пожелает. А посему, поскольку Бог в некотором роде желает, чтобы я сотворил также грехи, то и я не желаю, чтобы они мной соделаны не были. Ибо «на земле», иначе говоря, в злодеянии, совершается Божья воля, «как и на небе», то есть в благодеянии. Так человек ради Бога желает отречься от Бога и быть ради Бога отлученным от Бога. Только это и есть правое покаяние в моих прегрешениях. Я о грехах сожалею без сожаления, как Бог о всяком зле без скорби скорбит. Скорбь, и великую скорбь прегрешения во мне вызывают, — ибо я не согрешил бы ради всего, что сотворено или может быть сотворенным, хоть вечно тысяча миров существуй, — (скорбь), и все же лишенную скорби. И я подъемлю и творю покаяние в воле Божьей и из воли Божьей. Только такое сокрушение и есть совершенное сокрушение, ведь оно происходит и возникает из чистой любви к чистейшей благости и радости Божьей. Такова правда, и вы вняли тому, что я сказал в этой книжице, что благой человек, поскольку он благ, вступает в полное обладание самой благостыней, она же есть Сам в Себе Бог.

Теперь посмотри, сколь удивительное и блаженное житие имеет в Самом Боге человек «на земле», как «на небе»! Скорбь ему служит к веселью, а горе — все равно что желанное. И к тому же приметь в нем особую радость; ведь если у меня есть благодать и благостыня, о которой я только что говорил, я всегда во всяких делах равно утешен и изрядно доволен. Если у меня нет ничего, то я ради Бога и в Божьей воле от всего должен отречься. Хочет Бог дать, что я желаю, — имею я это и пребываю в блаженстве; не хочет Бог дать — и это я принимаю, отрекаясь в том самом волении Божьем, в котором Он не желает; и так я получаю, отрекаясь и не получая. Чего же мне тогда не хватает? Воистину, когда отрекаешься, Бога полней обретаешь, чем когда получаешь. Ведь когда человек получает, дар несет в себе то, в силу чего человек радостен и утешен. А если не получает, то ничего не имеет, не находит, не знает, чему бы радоваться, кроме Бога и Божественной воли.

Но есть и иная отрада. Когда человек потеряет внешнее благо или своего друга или сродника своего, глаз, руку или что-то еще, надо быть ему уверенным в том, что, если это ради Бога с терпением перенесть, перед Богом он получит по меньшей мере все то, из-за чего он не захотел бы это утратить. Вот человек лишается глаза. Если сей глаз не хотел бы он потерять за тысячу или шесть тысяч марок или же больше, то перед Богом и в Боге приобретет он именно то, за что не желал бы переносить такое горе или такое страдание. Это, может быть, и имел в виду наш Господь, когда говорил: «Лучше, чтобы ты с одним глазом вошел в вечную жизнь, нежели с двумя глазами погибнуть»[103]. И это же, возможно, Бог разумел, говоря: «Кто оставит отца и мать, сестру и брата, двор или пашню или другое, тот получит сторицею и (наследует) вечную жизнь»[104]. В Божьей правде и памятуя о блаженстве своем, я без колебаний осмелюсь сказать, что тот, кто ради Бога и ради благостыни оставит отца и мать, брата и сестру или еще что-нибудь, двумя путями получит сторицею: первый — тот, что его отец, мать, брат и сестра станут ему во сто крат дороже, чем они суть теперь. Другой же путь тот, что не одна только сотня, но и все люди, поскольку они люди и человеки, станут ему несравненно любезней, тогда как сейчас ему по природе милы отец, мать или брат. То, что человек об этом не знает, следует исключительно и единственно из того, что он еще вполне не оставил, лишь ради Бога и ради благостыни, отца и мать, сестру и брата, а также все вещи. Как же тот ради Бога оставил отца и мать, сестру и брата, кто еще на земле обретает их в сердце своем, кто еще печалится и размышляет и глядит на то, что не является Богом? Как же тот ради Бога оставил все вещи, кто еще на всякие блага взирает и смотрит? Святой Августин говорит: убери благо это и то, и останется чистая благость сама по себе, в своей вольной дали парящая, — это есть Бог[105]. Ведь, как я выше сказал, то или иное благо к благости ничего не прибавит, но спрячет и сокроет в нас благостыню. Уразумеет сие и постигнет, кто на это в истине взирает и смотрит, ибо это истинно в истине; а потому это следует в ней постигать и больше нигде.