Трактаты. Проповеди

Под «кровью» он разумеет все то, что в человеке неподвластно человеческой воле. Под «похотью плоти» понимает он все, что в человеке подавлено его волей, вопреки противлению и противоборству, и склоняется к похоти чресл, пользует совместно душу и тело, само же не пребывает нигде, как только в душе; от сего силы становятся усталыми, больными и ветхими[77]. Под «хотением мужа» подразумевает святой Иоанн высшие силы души[78], коих природа и деятельность не смешана с плотью и (каковые) находятся в чистейшей храмине души, отрешенно от времени и пространства, а также всего, что проявляет склонность и вкус ко времени и пространству, каковые ни с чем не имеют чего-либо общего, в каковых человек уподоблен Богу, в каковых человек — Божий родом и племенем Божий. И все же, поскольку они не являются Самим Богом и сотворены в душе и с душою, должны они от себя отстраниться и лишь в Бога преобразиться и в Боге и из Бога родиться, дабы только Бог был Отцом; и так станут они сынами Божьими и единородным Сыном Божьим, потому что я всего того сын, что меня сообразно себе и в себе как равного созидает и порождает. Такой человек — Божий Сын; блаженный — сын благостыни, сын же праведности — праведник. Насколько сей — лишь ее сын, настолько она — нерожденно-рождающа. И сын, ею рожденный, имеет то же самое бытие, каковым обладает и является праведность, и вступает во всякое свойство правды и истины.

Из всего того учения, что записано в святом Евангелии и верно постигается в природном свете разумной души, извлечет человек истинную отраду во всяком страдании.

Святой Августин говорит: для Бога нет ничего дальнего или долгого. Хочешь ли ты, чтобы и у тебя не было ничего дальнего и долгого? — прилепись к Богу, ибо там тысяча лет как сегодняшний день[79]. И еще я скажу: в Боге не существует ни печали, ни горя, ни скорби. Желаешь ли быть свободным от скорби и горя? — себя соблюди и лишь к Богу в чистоте обратись. Подлинно, всякая скорбь от того происходит, что ты идешь не в Боге и не к одному только Богу. Будь ты лишь в праведность облечен и рожден, тебя, воистину, едва ли что смогло бы ввергнуть в печаль, ибо праведность — это сам Бог. Соломон говорит: «Праведника не опечалит ничто, что бы с ним ни случилось»[80]. Он не говорит ни «праведного человека», ни «ангела праведности», ни то, ни другое. Он говорит: «праведника». Все, что праведнику принадлежит, исключая то, что образует его праведность, в силу чего он становится праведен, — это есть чадо, имеющее отца на земле, и творение. (Оно) тварно и создано, ведь и его отец является тварью, созданной и сотворенной. Но праведное само по себе, — ибо оно имеет Отца не созданного и нетварного, и Бог и праведность суть одно, и лишь праведность есть его отец, — посему скорбь и горе могут войти в него так же мало, как в Бога[81]. Праведность не может праведника опечалить, ибо праведность есть всяческая радость, любовь и услада. И если праведность опечалит праведника, то она и себя ввергнет в печаль. Различие и неправда, ничто созданное и ничто сотворенное не в силах праведника опечалить, ибо все сотворенное находится много ниже него, так же много, как ниже Бога, и на праведника не производит никоего впечатления или влияния и не порождает себя в том, чей отец — единственно Бог. Поэтому человек должен весьма потрудиться, чтобы отречься ему от себя самого и всей твари и дабы не ведать ему другого отца кроме единого Бога. Тогда ничто не сумеет его опечалить и удручить: ни Бог, ни создание, ни сотворенное, ни нетварное; и все его существо, житие, постижение, знание и обожание — из Бога и в Боге и Бог.

Есть и другое, что надобно знать и что человека утешит в любой его скорби. Это когда праведный и благой человек без всяких сомнений несоизмеримо, даже несказанно больше радуется деяниям праведности в сравнении с тем, как он или сам верховный ангел, ощущает блаженство и счастье от своего природного бытия и своей жизни. Потому-то святые с радостью отдавали свои жизни за правду.

Итак, я говорю: если с благим и праведным человеком приключится внешняя напасть, а он в равнодушии и покое своего сердца останется недвижим, тогда подтвердится то, что я сказал, что праведника ничто не ввергнет в уныние, что бы с ним ни случилось. Но если окажется, что он озабочен из-за внешней напасти, то будет, воистину, справедливым и правильным, что Бог попустил, дабы напасть с тем приключилась, кто хотел быть и мнил себя праведным, хотя ничтожные вещи смогли его озаботить. Но ведь таково как-никак право Божье; посему пусть человек не убивается из-за этого, но радуется этому много больше, чем своей собственной жизни, которая, впрочем, каждому человеку все же милей и дороже, чем весь этот мир: ибо какая польза была бы от мира, если бы не было человека?