Трактаты. Проповеди

Впрочем, следует знать, что обладание добродетелью, как и воля к страданию, имеет разную степень, как мы видим и в естественном мире, когда один человек больше другого и лицом, обликом, знанием, искусствами краше. Точно так же я говорю, что благой человек вполне может быть благим человеком и тем не менее тронутым и сильней или слабее колеблемым природной любовью к отцу, матери, сестре, брату и все-таки не отпавшим от Бога и благостыни. И такой человек пребывает хорошим и лучшим в соответствии с тем, как он, меньше иль больше, утешается и задевается и исполняется природной любовью и склонностью к отцу и матери, сестре и брату и к себе самому.

Майстер Экхарт. «Книга Божественного утешения». Начало текста. Базельская рукопись. XIV в.

И опять-таки, как я выше здесь написал: если бы сумел человек принять в Божественной воле, поскольку она — воля Божья, то, что людская природа имеет язву исключительно по справедливости Божьей из-за грехов первого человека, и если бы он захотел добровольно от этого в Божественной воле отречься, чтобы этого не было, тогда обрел бы он благо и непременно утешился в горе. Сие имеет в виду святой Иоанн, когда говорит, что истинный «свет во тьме светит»[106]. А Павел святой говорит, что «добродетель совершается в немощи»[107]. Сумей вор подлинно, полно, чисто, охотно, добровольно и радостно претерпеть смерть из любви к справедливости Божьей, в которой и в соответствии с которой Бог и Его справедливость желает, чтобы злодей был убит, тогда он спасется и воистину станет блаженным.

И еще одна есть отрада: едва ль ты не сможешь найти человека, кто не любил бы кого-нибудь так, чтобы ему не захотеть добровольно на год отказаться от глаза или слепым стать, если потом он сумеет свой глаз опять получить и спасти своего друга от смерти. Тогда, если человек захочет на год отказаться от глаза ради спасения того, кто все же через несколько лет должен погибнуть, то ему по справедливости следует добровольно отречься от десяти или двадцати или от тридцати лет, которые он, может статься, еще сумел бы прожить, дабы ему себя самого навечно сделать блаженным и вечно на Бога взирать в Его Божественном свете и в Боге на себя самого и на всякую тварь.

Вот отрада другая: благой человек, — поскольку он благ и рожден только от благости и является образом благостыни, — все тварное для него, то или это, невыносимо, горькое горе и мука[108]. А потому, сие потерять, значит, потерять и утратить горе, страдание и муку. А горя лишиться — не это ли настоящая радость? Поэтому человеку не надо сетовать на потерю. Гораздо больше ему сетовать надо на то, что ему неведома радость, что радость его не способна обрадовать, как сладкое вино невкусно больному. Ему подобает печалиться, как я выше писал, что он не полностью от творений разоблачился и не облекся со всем своим в благостыню.

А еще человеку в горе своем стоит подумать о том, что Бог истину говорит и в Себе, в Истине, произносит обетования. Если Бог отпадет от Своего Слова, Своей истины, то Он отпадет от Своего Божества и Богом не будет, ибо Он есть Его Слово, Его истина. Слово же Его таково, что наше горе должно радостью стать[109]. Подлинно, если бы я знал наверное, что все мои камни должны в золото превратиться, то, чем больше я тогда имел бы крупных камней, тем больше мне это было бы по сердцу. Да, я просил бы камней и, коль смог, получал бы такие, которые велики и которых суть много; чем больше было бы их и чем крупнее они, тем были бы они мне дороже. Так, несомненно, изрядно утешится человек в любом своем горе.