Тракт. Дивье дитя

Оленка, скорей, опасалась Гришки трезвого. Если брат долго не пил — значит, собирался на большую дорогу, а его лихие приключения ее тревожили. Поймают братку — так не на каторгу погонят, а тут, на месте и убьют. Оленка отлично помнила ужасные рассказы его дружков: как Чалому перед смертью переломали все кости, как Ваське-Ноздре глаза огнем выжгли, да как Ларивона камнями забили, пока куском мяса не стал — и предпочитала братке поднести. Слегка клюкнувши, он становился необыкновенно деятелен, чинил упряжь, возился по хозяйству — и не помышлял о разбойничьих подвигах.

А небеса из белесых становились синими, и мороз очистил утренний воздух до самой прозрачной ясности, и снег скрипел под валенками вкусно, как рассыпанный мелкий сахар. Оленка совсем проснулась; от бодрого холода и яблочного снежного запаха ей стало весело — хоть песню пой. Она бы, верно, и принялась напевать себе под нос — но тут на тракт из чащи выскочил пес.

Оленка остановилась, не успев испугаться.

Нет, не пес. Здоровенный волчище, не серый даже, а черно-бурый, с проседью. Морда в крови, кровь на боку, капает на снег. И в пасти — нож.

Это и удивило Оленку больше всего. Волк держал во рту нож за рукоять — такому и собаку не вдруг обучишь — и Оленка подумала, что не станет этот зверь нападать да кусаться, когда у него зубы заняты.

А волк взглянул на нее умно и жалостно, как человек, и обессиленно лег на снег.

— Ишь ты, сердечный, — Оленка подошла, уже не чувствуя вовсе никакого страха. — Бессчастная ты зверюга, чай, подстрелили тебя? А ты и понимаешь, что девка-то в тебя из берданки палить не станет?

Волк положил нож на снег, облизался, вздохнул и попытался встать. Оленка наклонилась и принялась поднимать его под живот, стараясь не дотрагиваться до больного бока, как поднимают, если случится, новорожденных жеребят.

Волк не сопротивлялся. Когда Оленка нагнулась особенно низко, он лизнул ее щеку.

— Ишь ты, умный, — усмехнулась Оленка, и волк встал на ноги, сразу прихватив нож в пасть. — А ножик-то тебе зачем? Чай, зарезать захочешь кого — так зубами своими зарежешь, каторжник!

Волк вздохнул, мотнул лобастой башкой и, нетвердо ступая, побрел по тракту к деревне. Оленка обхватила его за шею, удерживая на месте:

— Что ты, милостивец?! В лесу тебя недострелили — в деревне кольями забьют! В лес тебе надо — да отлежаться…

Волк смотрел на нее, внимательно слушал — но покачал головой и потянул вперед.

— Ровно собака, — прошептала Оленка. — Вовсе ты бесстрашный зверь, и, я чай, дело у тебя в Прогонной имеется… Но ведь не дойдешь же?

Волк ткнул ее в ладонь пересохшим от страданий теплым носом и явственно повел им в сторону ближайшего дома.

— Дивлюсь… — Оленка перестала удерживать волка, но теперь помогала ему держаться на ногах, позволяя опереться на свое бедро. — Впервой слышу, сколько живу, чтоб волкам Мотря пропащая зачем-то нужна была…

Волк усмехнулся, показав клыки. Оленка погладила его по голове:

— Вправду, что ль, Мотря?

Волк так явственно покачал головой, что Оленка подумала: «Сей же час скажет, мол, не угадала».

— Не Матрена, стало быть… ах, ты ж, Господи! Ты к рыжему идешь, да? К хахалю ее? Про которого расславили, что колдун?

Волк кивнул так же явственно и, глядя Оленке в глаза, снова показал мордой на Матренин дом. После тяжело прилег на обочине тракта.

— Ох, — пробормотала Оленка. — Мне сходить велишь? Тяжко тебе, больно, да? Хочешь, чтоб я пошла, рыжего привела к тебе? Чудной ты зверь… другой человек так не объяснится…

Волк смотрел, умоляя и настаивая. Оленка решилась и кивнула.

Она оставила зверя лежать в одиночестве, перебежала дорогу и вошла к Матрене на одворину. Никогда раньше Оленка тут не бывала, разве что через плетень видала — но нынче утром нищий домишко, под первыми солнечными лучами и весь в снежном блеске, смотрел чистенько и почти празднично. Серая кошка запрыгала по снегу от хлева к крыльцу, боднула Оленку в валенок и мурлыкнула.

Оленка нагнулась, чтобы погладить кошку — и тут дверь в сени открылась с чуть слышным скрипом. На пороге стоял рыжий, накинув на плеча тулуп, и глядел на Оленку серьезно, пристально и, пожалуй, приветливо. Его она тоже впервой вблизи увидала.

Он, этот суженый-пересуженый деревенскими болтунами парень, вдруг оказался таким писаным красавцем да, к тому ж, таким чистым и строгим, что у Оленки дух захватило. А рыжий улыбнулся да сказал:

— Здорово, Оленка. Каким ветром тебя занесло-то сюда?

Оленка невольно потупилась.

— Здорово… Егором тебя звать? Волк подстреленный ко мне приблудился…

Егорка изменился в лице.

— Где он сейчас?

— А ты что всполохнулся? При дороге лежит… Чай, друг это твой? — усмехнулась Оленка, взяв себя в руки.

— Друг, — сказал Егорка совершенно серьезно. — Показывай, где оставила его.

Симка-дурачок выскочил на двор следом за Егоркой — и был нынче совсем не похож на дурачка. С Оленкой поздоровался, а Егора спросил:

— Егорушка, это что ж…