Тракт. Дивье дитя

Заводя гнедого на двор, Кузьмич с ужасом услыхал, как скулит и воет соседская собачонка…

В это или примерно в это время Федор сидел у камина в глубоком вольтеровском кресле, пил чай с ромом и смотрел в огонь. У него на душе царила тихая благодать, а оттого он и лицом, и позой, и выражением глаз очень напоминал сытого сибирского кота, угревшегося у печки.

Софья Ильинична сидела поодаль, на краешке стула и смотрела на Федора. Отблески огня оживляли ее лицо, пухлое, бледное и помятое, горели в глазах, придавая им несколько лихорадочный блеск. На Софье Ильиничне был беленький пеньюарчик в маленьких игривых букетиках; который раньше очень нравился ей, а теперь казался пошлым и нелепым — и она стыдилась его и жалела, что его надела.

Софье Ильиничне мучительно хотелось заговорить, но она боялась сказать что-нибудь, что окончательно опошлит все и испортит, поэтому она кусала губы и ее взгляд делался все более заискивающим и просительным. Федор молчал, его молчание пугало Софью Ильиничну. Ей то казалось, что Федор смертельно скучает и вот-вот уйдет, то — что в ответ на любую робкую попытку заговорить он бросит что-нибудь грубое, и это будет совершенно ею заслужено.

В конце концов, Софья Ильинична поняла, что длить эту пытку дальше не может.

— Должно быть, — пролепетала она еле слышно, — теперь вы будете меня презирать, Федор Карпыч…

Федор усмехнулся.

— Ну что ты, Соня, — сказал он с насмешливой нежностью. — К чему этот вздор? Я очень ценю твою… доброту… Я хотел сказать, что ты очень добра ко мне.

Софья Ильинична почувствовала, что в комнате очень холодно, несмотря на пылающий камин, и поежилась, жалея, что нельзя укутаться в шаль.

— Я вижу, — сказала она, стараясь держать слезы за веками. — Я понимаю, что я — дурная, непорядочная женщина, что…

— Глупости говоришь, — перебил ее Федор. — Не понимаю, Соня, отчего тебе охота болтать такие пустяки?

— Но у тебя такой вид…

— Тебе кажется, дорогая. На самом деле, уверяю тебя, вид у меня обычный, все прекрасно и к тебе я отношусь весьма… хорошо. Разве я дал тебе повод?

— Федор Карпыч…

— Видишь ли, Соня, — продолжал Федор с задушевной вкрадчивостью ластящегося кота, чьи когти убраны до поры, до времени, — я действительно не понимаю. Я должен тебе признаться… ну, словом, я уже давно думал о тебе. Я хотел предложить тебе стать моей женой… и ты сильно облегчила мне задачу. Видишь ли… я несколько застенчив, когда речь заходит…

Софья Ильинична смотрела на него во все глаза.

— Вы, вероятно, шутите, Федор Карпыч, — еле выговорила она, когда он сделал паузу. — Мужчины не женятся… на… на таких женщинах…

— На таких хорошеньких? — спросил Федор фатовским тоном.

— На своих… любовницах…

Федор рассмеялся. Игра становилась все забавнее.

— Соня, Соня, какие пустяки, какие предрассудки, — сказал он, смеясь, потянулся и убрал со лба Софьи Ильиничны выбившийся влажный завиток бесцветных волос. — Ты уже была замужем, моя дорогая, у меня… скажем так, было кое-какое прошлое… но разве два человека, молодых, которые любят друг друга, не смогут оставить в прошлом всю эту чепуху и начать новую жизнь? А?

Софья Ильинична спустилась со стула на ковер, положила руки на колени Федора, голову — на руки, прошептала сбивчиво:

— Господи… Федор… я люблю тебя безумно… и боюсь сделать что-нибудь не так…обидеть тебя… или начать раздражать… я такая глупая… все выдумываю…

Федор погладил ее по голове и зевнул.

— Малышка, — пробормотал он снисходительно. — Все эти нелепости, дамские нервы и прочее… это тоже останется в прошлом, я полагаю… А в общем, ты согласна, как я понял?

Софья Ильинична взяла его руку в свои и поцеловала. Федор отметил холодные пальцы и горячее влажное дыхание, это было неловко и, пожалуй, не очень приятно — и он высвободил руку.

— Что это ты выдумала, Соня… Не стоит делать глупостей. Однако, уже поздно, гляди, совсем стемнело — спать пора…

Софья Ильинична взглянула на темные окна, по которым царапал дождь — и ей снова стало страшно.

— Послушай, Федор, — зашептала она, снова схватившись за его руки, — Ты останешься ночевать у меня? Я очень тебя прошу!

— Останусь, — Федор слегка удивился, потому что в голосе Соньки было что-то, отличное от страсти. — А отчего у малышки такие испуганные глазки?

Софья Ильинична ерзнула коленями по ковру и прильнула к ногам Федора всем телом, напомнив ему испуганную охотничью собаку.

— Я ненавижу дождь, — прошептала она, покосившись на окно. — Этот шепот, который нельзя понять. Федор, этот лес подступает к самой усадьбе, это он шепчет, шепчет… вот уже неделю я просыпаюсь ночью оттого, что мне кажется… кажется, как кто-то заглядывает в окна. Кто-то… чужой. Ужасный. Какие-то зеленые рогатые лица в зеленом свете… и шепот…

Федор рассмеялся, встал и поднял Софью Ильиничну с колен. Обнял за плечи с небрежной лаской.

— Тебе приснилось, малышка, — сказал он и снова зевнул. — Ты такая выдумщица и все время выдумываешь Бог знает что, всякие страхи, один другого нелепее. Ты же всегда смеялась над дикими историями про леших.